Стихи

Коллектив авторов

* * *

Карлик безрукий во фраке, глупый, неловкий пингвин, помнишь сиянье во мраке, синие выступы льдин? Помнишь зарницы ночные, кольца и складки огня? Помнишь туманы седые длинного, длинного дня? Грустная птица, смешная, глядя на нас, на людей, плачешь ли ты, вспоминая ласковых черных моржей? Помнишь ли птицу-подругу, встречи на высшей скале, вьюгу,

волшебную вьюгу, снежные вихри во мгле… Ах, эти встречи! А ныне: душный, искусственный грот, имя твое по-латыни, пятиалтынный за вход…

* Сентябрь 1917 *

Итальянке

К тебе, в минувшее, к иной, чудесной доле, душа моя плывет в зазубристой гондоле; осталось горе за кормой. Я рад, что до конца молчали мы упрямо, что в пышный, страшный сад не вышли мы из храма любви глубокой и немой: на каменных устах прекрасного былого улыбкою горит несказанное слово, невоплощенная мечта, — как световой двойник стоцветной, вечной зыби, дрожащий, над водой, на внутреннем изгибе венецианского моста…

На Голгофе

Восходит благовоние сырое со дна долин, и в небе, над холмом, на трех крестах во мгле белеют трое… Там женщина, в унынии немом, на среднюю, на черную вершину глядит, глядит… Провидеть ей дано, что в горький час ее земному сыну всего живей воспомнилось одно… Да, — с умиленьем сладостным и острым (колени сжав, лицо склонив во мглу…), он вспомнил домик в переулке пестром, и голубей, и стружки на полу.

* * *

Блаженство мое, облака и блестящие воды и все, что пригоршнями Бог мне дает! Волнуясь, душа погружается в душу природы, и розою рдеет, и птицей поет! Купаюсь я в красках и звуках земли многоликой, все яркое, стройное жадно любя. Впитал я сиянье, омылся в лазури великой, и вот, сладость мира, я славлю тебя! Я чувствую брызги и музыку влаги студеной, когда я под звездами в поле стою, и в капле медвяной, в росинке прозрачно-зеленой я Бога, и мир, и себя узнаю. Заря ли, смеясь, восстает из смятенья цветного, я к голой груди прижимаю ее… Я — в яблоке пьяная моль, и мне рая иного не надо, не надо, блаженство мое!

* * *

Я без слез не могу тебя видеть, весна. Вот стою на лугу, да и плачу навзрыд. А ты ходишь кругом, зеленея, шурша… Ах, откуда она, эта жгучая грусть! Я и сам не пойму, только знаю одно: если б иволга вдруг зазвенела в лесу, если б вдруг мне в глаза мокрый ландыш блеснул в этот миг, на лугу, я бы умер, весна…

1920

Домой

На

мызу, милые! Ямщик вожжою овода прогонит, и — с Богом! Жаворонок тонет в звенящем небе, и велик, и свеж, и светел мир, омытый недавним ливнем: благодать, благоуханье. Что гадать? Все ясно, ясно; мне открыты все тайны счастья; вот оно: сырой дороги блеск лиловый, по сторонам то куст ольховый, то ива; бледное пятно усадьбы дальней; рощи, нивы, среди колосьев васильки, зеленый склон; изгиб ленивый знакомой тинистой реки. Скорее, милые! Рокочет мост под копытами. Скорей! И сердце бьется, сердце хочет взлететь и перегнать коней. О, звуки, полные былого! Мои деревья, ветер мой, и слезы чудные, и слово непостижимое: домой!

1917–1922

Березы

Стволы сквозь легкое зеленое сиянье белеют, тонкие, и воздух освежен грозой промчавшейся. Чуть слышный перезвон дробится надо мной, чуть слышное журчанье, и по невидимым качается волнам. Трава вся в теневых лиловых паутинах, вся в ослепительных извилинах, а там, меж светлых облаков, роскошно лебединых, струится радуга и смутно с высоты мне улыбается, в лазури нежной тая, такая нежная, невинная, святая, что умиленные склоняются листы, роняя длинные сверкающие слезы, — и это жизнь моя, и это край родной, родная красота… и льется надо мной сиянье легкое, зеленое, — березы…

Поэты

Что ж! В годы грохота и смрада, еще иссякнуть не успев, журчит, о бледная отрада, наш замирающий напев… И, слабый, ласковый, ненужный, он веет тонкою тоской, как трепет бабочки жемчужной в окне трескучей мастерской. Так беспощаден гул окрестный, людей так грубы города, нам так невесело и тесно, — что мы уходим навсегда… И, горько сжав сухие губы, глядим мы, падшие цари, как черные дымятся трубы средь перьев розовой зари.

15 июля 1919

Biology *

Муза меня не винит: в науке о трепетах жизни все — красота. Искромсав осторожно липовый листик, винт золотой верчу, пока не наметятся ясно в круглом белом просвете святые зеленые соты; или же сердцем живым распятой лягушки любуюсь: сладостно рдеет оно, будто спелая, липкая вишня. Режу, дроблю, вникаю, вижу сокрытые мышцы, ветви несметных жил, и, что вижу, мелками цветными четко черчу на доске. Сверкают стекла, невнятно пахнет эфиром и прелью в комнате длинной и светлой. Радостен тонкий труд, и радостно думать, что дома ждет меня томик стихов и музой набитая трубка.