Стихи

Коллектив авторов

10 августа 1918

Озеро

Взгляни на озеро: ни солнце, ни звезда, ни мощные дубы, ни тонкая осока, хоть отражаются так ярко, так глубоко, не оставляют в нем следа. Взгляни и в душу мне: как трепетно, как ясно в ней повторяются виденья бытия! Как в ней печаль темна, как радость в ней прекрасна… — и как спокоен я!

24 августа 1918

* * *

О чем я думаю? О падающих звездах… Гляди, вон там одна, беззвучная, как дух, алмазною стезей прорезывает воздух, и вот уж путь ее — потух… Не

спрашивай меня, куда звезда скатилась. О, я тебя молю, безмолвствуй, не дыши! Я чувствую — она лучисто раздробилась на глубине моей души.

26 августа 1918

* * *

(Евангелие Иакова Еврея, гл. 18)

И видел я: стемнели неба своды, и облака прервали свой полет, и времени остановился ход… Все замерло. Реки умолкли воды. Седой туман сошел на берега, и, наклонив над влагою рога, козлы не пили. Стадо на откосах не двигалось. Пастух, поднявши посох, оцепенел с простертою рукой, взор устремляя ввысь, а над рекой, над рощей пальм, вершины опустивших, хоть воздух был бестрепетен и нем, повисли птицы на крылах застывших. Все замерло. Ждал чутко Вифлеем… И вдруг в листве проснулся чудный ропот, и стая птиц звенящая взвилась, и прозвучал копыт веселый топот, и водных струй послышался мне шепот, и пастуха вдруг песня раздалась! А вдалеке, развея сумрак серый, как некий Крест, божественно-светла, звезда зажглась над вспыхнувшей пещерой, где в этот миг Мария родила.

30 августа 1918

Солнце бессонных

Sun of the sleepless

(из Байрона)

Печальная звезда, бессонных солнце! Ты указываешь мрак, но этой темноты твой луч трепещущий, далекий, — не рассеет. С тобою я сравню воспоминаний свет, мерцанье прошлого — иных, счастливых лет дрожащее во мгле; ведь, как и ты, не греет примеченный тоской бессильный огонек, — лучист, но холоден, отчетлив, но далек…

7 сентября 1918

Лунная ночь

Поляны окропил холодный свет луны. Чернеющая тень и пятна белизны застыли на песке. В небесное сиянье вершиной вырезной уходит кипарис. Немой и стройный сад похож на изваянье. Жемчужною дугой над розами повис фонтан, журчащий там, где сада все дороги соединяются. Его спокойный плеск напоминает мне размер сонета строгий; и ритма четкого исполнен лунный блеск. Он всюду — на траве, на розах, над фонтаном бестрепетный, а там, в аллее, вдалеке, тень черная листвы дробится на песке, и платье девушки, стоящей под каштаном, белеет, как платок на шахматной доске…

18 сентября 1918

Большая медведица

Был грозен волн полночный рев… Семь девушек на взморье ждали невозвратившихся челнов и, руки заломив, рыдали. Семь звездочек в суровой мгле над рыбаками четко встали и указали путь к земле…

23 сентября 1918

* * *

Вдали от берега, в мерцании морском, я жадной глубиной был сладостно влеком. Я видел небосвод сквозь пену золотую, дрожащий серп луны, звезду одну, другую… Тускнел далекий свет, я медленно тонул. Манил из глубины какой-то чудный гул. В волшебном сумраке мой призрак отражался. В блестящий траур волн я тихо погружался.

10 октября 1918

Поэт

Среди обугленных развалин, средь унизительных могил — не безнадежен, не печален, но полон жизни, полон сил — с моею музою незримой так беззаботно я брожу и с радостью неизъяснимой на небо ясное гляжу. Я над собою солнце вижу и сладостные слезы лью, и никого я не обижу, и никого не полюблю. Иное счастье мне доступно, я предаюсь иной тоске, а все, что жалко иль преступно, осталось где-то вдалеке. Там занимаются пожары, там, сполохами окружен, мир сотрясается, и старый переступается закон. Там опьяневшие народы ведет безумие само, — и вот на чучеле свободы бессменной пошлости клеймо. Я в стороне. Молюсь, ликую, и ничего не надо мне, когда вселенную я чую в своей душевной глубине. То я беседую с волнами, то с ветром, с птицей уношусь и со святыми небесами мечтами чистыми делюсь.

23 октября 1918

Журавли

Шумела роща золотая, ей море вторило вдали, и всхлипывали, пролетая, кочующие журавли и в небе томном исчезали, все тише, все нежней звеня. Мне два последних рассказали, что вспоминаешь ты меня…

24 октября 1918

* * *

За полночь потушив огонь мой запоздалый, в притворном забытьи покоюсь я, бывало, и вот, преодолев ревнивый сумрак туч, подкрадывается неуловимый луч и разгорается и освещает странно картины на стене. Доносится нежданно до слуха моего необъяснимый звук и повторяется отчетливей, и вдруг — все оживляется! Волшебное — возможно: халат мой с вешалки сползает осторожно и, протянув ко мне пустые рукава, перегибается, и чья-то голова глядит, лукавая, из мусорной корзины, под письменным столом, а по стене картины кружатся, вылетев из неподвижных рам, как попугайчики, и шкаф дубовый сам завистливо кряхтит, с волненьем наблюдая, как по полу бежит одна туфля ночная вдогонку за другой. Но только двинусь я, — глядь, — все рассеялось, и комната моя мгновенно приняла свой вид обыкновенный. В окне дрожит луна невинно и смиренно, халат — на вешалке, повсюду тишина… Ах, знаю я тебя, обманщица луна!

* * *

Разгорается высь, тает снег на горе. Пробудись, отзовись, говори о заре. Тает снег на горе пред пещерой моей, и вся даль в серебре осторожных лучей. Повторяй мне, душа, что сегодня весна, что земля хороша, что и смерть не страшна; что над первой травой дышит горный цветок, наряженный в живой мягко-белый пушок, что лепечут ручьи и сверкают кругом золотые струи;