Стихи
Шрифт:
* * * Стол накрыт на шестерых Розы да хрусталь... А среди гостей моих Горе да печаль.
И со мною мой отец, И со мною брат. Час проходит. Наконец У дверей стучат.
Как двенадцать лет назад, Холодна рука, И немодные шумят Синие шелка.
И вино поет из тьмы, И звенит стекло: "Как тебя любили мы, Сколько лет прошло".
Улыбнется мне отец, Брат нальет вина, Даст мне руку без колец, Скажет мне она:
"Каблучки мои в пыли, Выцвела коса, И звучат из-под земли Наши голоса". Арсений Тарковский.
* * * И эту тень я проводил в дорогу Последнюю - к последнему порогу, И два крыла у тени за спиной, Как два луча, померкли понемногу.
И год прошел по кругу стороной. Зима трубит из просеки лесной. Нестройным звоном отвечает рогу Карельских сосен морок слюдяной.
Что, если память вне земных условий Бессильна день восстановить в ночи? Что, если тень, покинув землю, в слове Не пьет бессмертья? Сердце, замолчи, Не лги, глотни еще немного крови, Благослови рассветные лучи. Арсений Тарковский. Благословенный свет. Санкт-Петербург, "Северо-Запад", 1993.
* * * Мне бы только теперь до конца не раскрыться, Не раздать бы всего, что напела мне птица, Белый день наболтал, наморгала звезда, Намигала вода, накислила кислица, На прожиток оставить себе навсегда Крепкий шарик в крови, полный света и чуда, А уж если дороги не будет назад, Так втянуться в него, и не выйти оттуда, И - в аорту, неведомо чью, наугад. Арсений Тарковский. Благословенный свет. Санкт-Петербург, "Северо-Запад", 1993.
* * * Красный фонарик стоит на снегу. Что-то я вспомнить его не могу.
Может быть, это листок-сирота, Может быть, это обрывок бинта,
Может быть, это на снежную ширь Вышел кружить красногрудый снегирь,
Может быть, это морочит меня Дымный закат окаянного дня. 1973 Арсений Тарковский. Стихи разных лет. Москва, "Современник" 1983.
* * * Соберемся понемногу, Поцелуем мертвый лоб, Вместе выйдем на дорогу, Понесем сосновый гроб.
Есть обычай: вдоль заборов И затворов на пути Без кадил, молитв и хоров Гроб по улицам нести.
Я креста тебе не ставлю, Древних песен не пою, Не прославлю, не ославлю Душу бедную твою.
Для чего мне теплить свечи, Петь у гроба твоего? Ты не слышишь нашей речи И не помнишь ничего.
Только слышишь - легче дыма И безмолвней трав земных В холоде земли родимой Тяжесть нежных век своих. 1932 Арсений Тарковский. Благословенный свет. Санкт-Петербург, "Северо-Запад", 1993.
Ф 1000 ЕОФАН ГРЕК Когда я видел воплощенный гул И меловые крылья оживали, Открылось мне: я жизнь перешагнул, А подвиг мой еще на перевале.
Мне должно завещание могил, Зияющих как ножевая рана, Свести к библейской резкости белил И подмастерьем стать у Феофана.
Я по когтям узнал его: он лев, Он кость от кости собственной пустыни, И жажду я, и вижу сны, истлев На раскаленных углях благостыни.
Я шесть веков дышу его огнем И ревностью шести веков изранен.
– Придешь ли, милосердный самарянин, Повить меня твоим прохладным льном? Арсений Тарковский. Стихи разных лет. Москва, "Современник" 1983.
* * * И это снилось мне, и это снится мне, И это мне еще когда-нибудь приснится, И повторится все, и все довоплотится, И вам приснится все, что видел я во сне.
Там, в стороне от нас, от мира в стороне Волна идет вослед волне о берег биться, А на волне звезда, и человек, и птица, И явь, и сны, и смерть - волна вослед волне.
Не надо мне числа: я был, и есмь, и буду, Жизнь - чудо из чудес, и на колени чуду Один, как сирота, я сам себя кладу, Один, среди зеркал - в ограде отражений Морей и городов, лучащихся в чаду. И мать в слезах берет ребенка на колени. Арсений Тарковский. Стихи разных лет. Москва, "Современник" 1983.
* * * Я надену кольцо из железа, Подтяну поясок и пойду на восток. Бей, таежник, меня из обреза, Жахни в сердце, браток, положи под кусток.
Схорони меня, друг, под осиной И лицо мне прикрой придорожной парчой. Чтобы пахло мне душной овчиной, Восковою свечой и медвежьей мочой.
Сам себя потерял я в России. 1957 Андрей Тарковский. Избранное. Всемирная библиотека поэзии. Ростов-на-Дону, "Феникс", 1996.
ПЕРВЫЕ СВИДАНИЯ Свиданий наших каждое мгновенье Мы праздновали, как богоявленье, Одни на целом свете. Ты была Смелей и легче птичьего крыла, По лестнице, как головокруженье, Через ступень сбегала и вела Сквозь влажную сирень в свои владенья С той стороны зеркального стекла.
Когда настала ночь, была мне милость Дарована, алтарные врата Отворены, и в темноте светилась И медленно клонилась нагота, И, просыпаясь: "Будь благословенна!" Я говорил и знал, что дерзновенно Мое благословенье: ты спала, И тронуть веки синевой вселенной К тебе сирень тянулась со стола, И синевою тронутые веки Спокойны были, и рука тепла.
А в хрустале пульсировали реки, Дымились горы, брезжили моря, И ты держала сферу на ладони Хрустальную, и ты спала на троне, И - боже правый!
– ты была моя. Ты пробудилась и преобразила Вседневный человеческий словарь, И речь по горло полнозвучной силой Наполнилась, и слово ты раскрыло Свой новый смысл и означало царь.
На свете все преобразилось, даже Простые вещи - таз, кувшин,- когда Стояла между нами, как на страже, Слоистая и твердая вода.
Нас повело неведомо куда. Пред нами расступались, как миражи, Построенные чудом города, Сама ложилась мята нам под ноги, И птицам с нами было по дороге, И рыбы подымались по реке, И небо развернулось пред глазами... Когда судьба по следу шла за нами, Как сумасшедший с бритвою в руке. 1962 Строфы века. Антология русской поэзии. Сост. Е.Евтушенко. Минск-Москва, "Полифакт", 1995.