Стихи

Мартынов Леонид Николаевич

«В белый шелк по-летнему одета…»

В белый шелк по-летнему одета, Полночь настает. На Садовой в переулках где-то Человек поет. Слышите! Не рупор, не мембрана Звуки издает — Громогласно, ясно, без обмана Человек поет. Он моторов гул перекрывает И не устает, И никто его не обрывает — Пусть себе поет. Он поет, и отвечает эхом Каждая стена. Замолчал и разразился смехом. Вот тебе и на! Он хохочет, петь большой любитель, Тишине грозя. Это ведь не громкоговоритель — Выключить нельзя!

Балерина

Ночь шуршит в канаве желтым листом, Бьет подковой. Поверяет дворничиху свистом Участковый. А девчонка с бантиком над челкой Тут же вьется, Меж совком танцует и метелкой И смеется. Все ночами участковый видит В лунном свете: — Из девчонки толк, наверно, выйдет: Быть в балете! Дворничиха несколько надменно Рассмеялась: — Ну так что же! Ведь и я на сцену Собиралась. — На каком же это основаньи? — Так вот… было. Только высшего образованья Не хватило! — Да, конечно… Если уж учиться — Надо с детства. Он уходит. И свистит, как птица, По соседству. …Дворничиха выросла в детдоме, Грубовата. Дочь родилась в орудийном громе От солдата. На войне, уж ясно и понятно, Убивают. Этот парень не пришел обратно… И бывает, Кое-как метет она дорожки, Матерится… А у дочки луч на босоножке Серебрится. Ходит баба в час похмелья горький Туча-тучей… …Будет, будет ваша дочь танцоркой Самой лучшей!

Первый снег

Ушел он рано вечером, Сказал: Не жди. Дела… Шел первый снег. И улица Была белым-бела. В киоске он у девушки Спросил стакан вина. «Дела… — твердил он мысленно, И не моя вина». Но позвонил он с площади: — Ты спишь? — Нет, я не сплю. — Не спишь? А что ты делаешь? Ответила: — Люблю! …Вернулся поздно утром он, В двенадцатом часу, И озирался в комнате, Как будто бы в лесу. В лесу, где ветви черные И черные стволы, И все портьеры черные, И черные углы, И кресла чернобурые, Толпясь, молчат вокруг… Она склонила голову, И он увидел вдруг: Быть может, и сама еще Она не хочет знать, Откуда в теплом золоте Взялась такая прядь! Он тронул это милое Теперь ему навек И понял, Чьим он золотом Платил за свой ночлег. Она спросила: — Что это? — Сказал он: — Первый снег!

«И снова в небе вьются птицы…»

И снова В небе Вьются птицы: Синицы, Голуби, Стрижи… Но есть же все-таки границы, Пределы, точки, рубежи! Эй, вы! Бессмысленно не вейтесь! Равняйтесь там к плечу плечо, На треугольники разбейтесь, Составьте что-нибудь еще! Но все же Мечутся, Виляют И суматоху развели, Как будто бы не управляет Никто решительно с земли. Неутешительно! Печально! Выходит, что управы нет. Летают, как первоначально Тому назад сто тысяч лет! Довольно! Я сказал: вмешаюсь! По радио я прикажу. И все ж Вмешаться не решаюсь; Остановился И гляжу!

Листья

Они Лежали На панели. И вдруг Они осатанели И, изменив свою окраску, Пустились в пляску, колдовские. Я закричал: — Вы кто такие? — Мы — листья, Листья, листья, листья! — Они в ответ зашелестели. — Мечтали мы о пейзажисте, Но руки, что держали кисти, Нас полюбить не захотели. Мы улетели, Улетели!

Камин

И в Коломенском осень… Подобны бесплодным колосьям Завитушки барокко, стремясь перейти в рококо. Мы на них поглядим, ни о чем объясненья не спросим. Экспонат невредим, уцелеть удалось им. Это так одиноко и так это все далеко. Этих злаков не косим. Упасло тебя небо, И пильщик к тебе не суров, Золоченое древо В руках неживых мастеров, Где на сучьях качаются, немо и жалобно плача, Женогрудые птицы из рухнувших в бездну миров… Вот еще отстрелявшая пушка, Вот маленький домик Петров, Походящий на чью-то не очень роскошную дачу… Ну, и что же еще? Лик святого суров; Тень Рублева И Врубель впридачу. Ибо Врубелем сделан вот этот камин. Это — частный заказ. Для врача… Что касается дат и имен — вы узнаете их у всезнаек, А сюжет — богатырь. Величайшая мощь силача. …Нет врача. И сейчас между тусклых керамик и всяких музейных мозаик Пасть камина пылает без дров, словно кровь и огонь горяча. …Нет врача. Нет больного. Осталась лишь правда живая. Разве этот камин обязательно надо топить? О, рванись, дребезжа, запотелое тело трамвая! Много див ты хранишь, подмосковная даль снеговая! На черту горизонта, конечно, нельзя наступить!

Любовь

Ты жива, Ты жива! Не сожгли тебя пламень и лава, Не засыпало пеплом, а только задело едва Ты жива, Как трава, Увядать не имевшая права; Будешь ты и в снегах Зелена и поздней покрова. И еще над могилой моей Ты взойдешь, как посмертная слава. И не будет меня — Ты останешься вечно жива. Говори не слова, А в ответ лишь кивай величаво — Улыбнись и кивни, Чтоб замолкла пустая молва. Ты жива, Ты права, Ты отрада моя и отрава, Каждый час на земле — Это час твоего торжества

«Ты без меня…»

Ты Без меня — Только дым без огня. Ты Без меня — Это только одно Блещущей цепи немое звено, И не подымет, конечно, оно Якорь, ушедший на самое дно. Ты Продолжалась бы после меня Только бы разве, как ночь после дня, С бледными Звездами Через окно. Эхо мое! Но, со мной заодно, Ты повторяешь средь ночи и дня: — Ты Без меня — Только дым без огня!

Ленинские горы

Сентябрь был добр к тебе, ко мне Продукты падали в цене, На рынках — масса овощей И всяких сладостных вещей. Богатствам нив Устроив смотр, Все оценив, И щедр и бодр, Сентябрь был мил, дудя в дуду В саду, где лебедь на пруду. Так пела ты, взглянув в упор На дивный город с древних гор, Где вечный кедр, ровесник недр. Над миром ветви распростер. Так много лет Я не был тут, Где птичий след, Где пни цветут. Мне целый век не удалось Здесь побывать, где зреет гроздь. Ты привела меня сюда, Чтоб не исчезли без следа Сто тысяч лет, сто тысяч зим, Сто тысяч раз огонь и дым. Здесь где-то встарь горел костер, А старец ветви распростер, Чтоб так стоять, объяв простор, Над кручей гор — своих сестер. А в городе, в тепле квартир Осенний пир, осенний пир. А мы — на Ленинских горах, Откуда виден целый мир! О чем клубится дым из труб? О чем шумит балтийский дуб? О чем хрустит корейский рис, Грустит палермский кипарис? О чем молчат Евфрат и Тигр, О чем гудит ливанский кедр? Прошел сентябрь, идет октябрь, Идет октябрь, на бури щедр!

V

«Написана книга…»

Написана книга, И больше ни слова Ты к ней не добавишь. Ты к ней не припишешь Ни слова — Ни доброго и ни злого. Но ты существуешь — Ты видишь, Ты слышишь. И новое солнце встает на востоке, На западе новое солнце садится, И хочешь добавить ты новые строки, Которым пришло уже время родиться. И новые птицы поют по дубравам, В полях поднимаются новые травы, И хочешь добавить к написанным главам Все новые главы, все новые главы. И вовсе не хочешь ты точки поставить, За дело берешься ты снова и снова. Но нет, не дополнить, ничем не добавить! Написана книга! Пусть каждое слово Становится даже и слишком понятно, Но если ты сам ни единого мига Не мыслишь, чтоб взять хоть бы слово обратно, То, значит, и вправду написана книга.