Стихи

Джанумов Юрий Александрович

«Цветет миндаль и розовою пеной…»

Цветет миндаль и розовою пеной Вскипает рощ весенних изумруд… Как вырваться из солнечного плена, Из золотых и жгучих этих пут? Куда идти и по какой дороге, — Не все ль сегодня равно хороши? Не всюду ль щедро разбросали боги Подарки для восторженной души?! Так ласков этот день и так беззлобно Вдруг налетает шалый ветерок, — Как будто друга встретил он и обнял, Целуя впопыхах в глаза, в висок. Так безмятежен мир: ликуют птицы, Трепещут бабочки; чисты, легки, Клубятся облачные вереницы; Цветет миндаль, роняя лепестки. И кажется душе, что голубая Преграда рушится — раскрылась твердь, И

рощами утраченного рая Ей вновь, как встарь, позволено владеть.

«Ветер приносит мне запахи ночи…»

Ветер приносит мне запахи ночи, Шорохи, шелесты, шепот и шум: Город готовится спать и бормочет, Что не взбредет ему, старцу, на ум. Гаснет за стеклами свет подневольный, Вечность свои зажигает огни… О, беспредельность! С тоской богомольной Я поднимаю глаза и они Видят, что видели некогда предки: Трепет далеких и дивных миров; В их золотистой запутался сетке Мячик игравших когда-то богов. Легкие ниже скользят покрывала В вечном стремленье сокрыть, схоронить Тайну всех тайн — без конца, без начала, Жизни возникшей дрожащую нить. Кто по складам прочитает впервые В этих сияющих знаках ответ? Что ему скажут просторы ночные, — Или, быть может, ответа в них нет? Город бормочет бессвязнее, глуше, Ветер от скуки становится злей. Ночь развернула над морем и сушей Черное знамя победы своей.

«То, что было — увы, никогда не вернется…»

То, что было — увы, никогда не вернется. Дай оплакать тебя, ускользающий миг… Мчатся стрелки часов. Сердце трепетно бьется, Кто ж из нас к повседневности этой привык? Дай оплакать тебя, быстротечное право, Ненавидя любить, наслаждаясь страдать. Виноваты мы все. Но и правы, и правы, Потому что так жаль нам наш мир покидать. Ты подумай: расстаться с землей, с соловьями, Никогда уж не слышать волнующих слов О любви, о тепле, и всю долгую память Безнадежно утратить на веки веков. И куда-то все плыть на расколотой льдине Сквозь полярную ночь, без огней и без звезд… О, как хочется жить! Солнце плещется в сини, В парках розы цветут… — нет, сейчас не до слез! Но и ты, ведь, пройдешь, мимолетное благо, Счастье, это — блаженный, сияющий миг. Стрелка дрогнула вновь. Сердце сиро и наго. Кто ж из нас к беззащитности этой привык?

«Я вижу, вижу все вперед…»

Я вижу, вижу все вперед И узнаю во мгле туманной То, что навстречу мне идет Как враг жестокий и нежданный. Напрасно запираюсь я, Замкам испытанным доверясь, — В тот грозный час судьба моя С усмешкой распахнет все двери. И диким вихрем вслед за ней, Сметая всех, кто подвернется, Топча и руша строй вещей, Неотвратимое ворвется. Ничем не оградить себя От предначертанного рока… Его шаги в ночи глубокой Сейчас так ясно слышу я! Январь, 1945.

«Проплывали мимо корабли…»

Проплывали мимо корабли По реке, вдоль набережной узкой. Баржи неуклюжие ползли, Задыхаясь под ярмом нагрузки. По теченью вниз стремился плот; Кто-то пел на нем, забот не зная. В кружевной сплетаясь хоровод, Чаек праздная кружилась стая. Было солнечно на берегу. Звон летел с верхушки церкви старой. Высоко, по синему лугу, Разбежалась белая отара. Мир царил, покой и тишина В этом дне, любезном взорам Бога; Словно из незримого окна Он смотрел на водную дорогу, На поля, на чаек, на суда, На детей, резвящихся у сходней, На меня, пришедшего сюда Из огня и дыма преисподней. По дороге. Дрезден — граница. 1945 г.

«Уже не пенье муз, не лиру…»

Уже не пенье муз, не лиру, Не голос, милый голос

твой, — Нет, из глубин ночного мира Я слышу только ветра вой. Сквозь ночь, сквозь улицы, сквозь душу И дальше — в бездну жуткой тьмы Несется он и слепо рушит Все, что так тщетно строим мы. Не обольщай себя надеждой, — Пощады нет, уступок нет. И будет все, как было прежде, Как было миллионы лет.

ОСТРОВОК

Ты — островок в том бурном океане, Где смерч разбил мой беззащитный челн… Каких понадобилось мне скитаний, Чтоб наконец, средь дикой битвы волн, Найти тебя, — затерянный в широтах, Мой тихий, безымянный островок! Из тех пучин, из тех водоворотов Никто другой меня спасти б не мог. И счастлив я! Не мне страшиться бури, Так прочен обретенный мной покой, Так хорошо глаза на солнце щурить И слепнуть вдруг блаженной слепотой. Уже забыты жертвы и потери, И пусть — былого больше не вернуть… Ты — все, что я искал: последний берег, И от тебя — последний будет путь.

«Веселый гость, проезжий балагур…»

Веселый гость, проезжий балагур, — Что я тебе? Уйду и сгину… Из мрака парка мраморный амур Свою стрелу вослед мне кинет. И дальше зашуршат сухие дни Янтарной осени. И снова Дороги замелькают и огни, Чужой судьбы чужие кровы. Я буду далеко. И лишь глаза Твои — финляндские озера — Приснятся мне — зовущие назад, Такого полные укора! И сердце вспомнит темный наш разлад, Весну, похожую на счастье, И эту осень… В ней гудит набат Неотвратимого несчастья. В ней дикий разгорается пожар, — Не листья рдеют в ней, а искры; Река напоминает блеск ножа, А ветки треск гремит, как выстрел. Пока не поздно, сердце умоли: Пускай оно поймет, забудет… Что я тебе? Ведь наши корабли Одной дорогой плыть не будут.

«Прости, что так поздно, но — было нельзя…»

Прости, что так поздно, но — было нельзя, Большая беда мне мешала. И только вчера, в сновиденьях скользя, Я вспомнил тебя и Рапалло. Залив, как объятье, и той синевы Неправдоподобную нежность, И ветер мимозный и море… увы, Теперь это — прошлость и прежнесть. Мне виделся часто, в мечтательный час, Твой замок; агавы и фиги, И доброе солнце, ласкавшее нас, А в море — фрегаты и бриги. Мне слышались часто хоралы цикад Во мгле лигурийской прохлады, Когда оживал заколдованный сад, А в море — играли наяды. Мне чудилось часто, что ветер вздохнет И снова откроет страницу, Где прерван был тот недочитанный год, И море — ко мне возвратится. Но годы зверели, бряцали войной, Надежды сгорали в налетах… Прости, что так поздно. Прощаюсь с тобой И море — уходит на отдых.

«Не все ль равно мне: кем и как и где?..»

Не все ль равно мне: кем и как и где? Не все ль равно, куда еще закинет Меня судьба — по суше ль, по воде, На год, на жизнь — не все ли мне едино? Нет родины со мной. И всюду я Чужой среди чужих. Равно мне чужды И радости и беды бытия, И я везде кажусь себе ненужным. Земля и небо эти — не мои. Не обо мне вокруг меня хлопочут. Недружелюбные, как люди, дни Сменяют неприязненные ночи. Не на моем, мне милом языке, Не о свиданье (может уже скором?), Не о моей единственной тоске Суетные ведутся разговоры. Нет родины со мной. И все равно, Как будет век напрасный этот прожит И с кем и у кого. Но — есть одно, Что сердце не перестает тревожить: Так далеко, в забвении таком, Безвестно, без следа и без помина… Что если даже и последним сном Уснуть обречены мы на чужбине?