Стихи

Джанумов Юрий Александрович

«Поздно ночью направляются трамваи…»

Поздно ночью направляются трамваи Друг за другом в свой последний рейс. Как светящиеся рыбы уплывая По железному теченью рельс. Покидают город и во мглу предместий Входят стаей, жмутся все тесней; Там, в прохладном парке, скученные вместе, Цепенеют в бездыханном сне. На стеклянном желтом диске циферблата Ночь колдует, стрелками кружа. Картами и пивом в будке полосатой Коротают время сторожа. И чудесное проходит мимо… С грустью Замедляет шаг, минуя крайний дом, И над пустошью безлюдных захолустий Гневным разражается дождем.

КЛОУН

Синий нос и губы до ушей — Это тоже маска Мельпомены… Позабудь

на время о душе, Кувыркаясь на песке арены. Надо дать смеяться над собой Тем, кто заплатил за это право. Каламбур с пощечиной лихой Создают хохочущую славу. Скоморох, паяц, фигляр и шут — Сколько прозвищ и какая участь: Быть всегда посмешищем минут, Смехом проданным давясь и мучась! Но когда коснется ночь песка И служители закроют входы, К зеркалу бездомная тоска Подведет нелепого урода. Что ж смеяться? В ворохе афиш Смята жизнь, забытая галеркой… И хлопочет цирковая мышь Над судьбою зачерствевшей корки.

«Болезнь — привал. За долгий путь…»

Болезнь — привал. За долгий путь Соблазн устать кому неведом? Свалиться с ног, чтоб отдохнуть, Зарывшись в жар, забывшись бредом. Болезнь — привал. Дорога ждет, А ты прилег в траве, под скатом. Дорожный, грузный тюк забот На время снят и брошен рядом. И ты мечтаешь, глядя в синь, Где облака как гроздь жемчужин; В ленивом счастье ты один, Тебе никто, никто не нужен. Дорога ждет, но ты лежи С блаженным ядом в жарком теле. Под вечер рядом, в желтой ржи, Сверчок вдруг зачинает трели. Как хорошо! Певучий звон Как дальний благовест — не звонче; Все дальше, глуше, тише он И вот — умолк. Твой отдых кончен. Но иногда — поет сверчок, А он все длится, лучший вечер! Твой, ставший легким, узелок Другой берет себе на плечи. Тогда тебе не нужно слов И даже радости — не нужно… Перешагнув воздушный ров, В тех облаках бредешь жемчужных.

ВЕСЕННЕЕ

Многоголосый, звонкий, синий Весенний день… И в синеве — Легки все встречи на помине, Все лица кажутся новей. Ах, хорошо бродить часами, Пить сладкий воздух как вино, Делиться счастьем с воробьями И знать, что все кругом пьяно. О, первый ветер с первой пылью, О, грохот, пущенный волчком! Шалеет сердце от обилья Улыбок, взглядов и толчков. Кому ж такое не знакомо, Беда такая не стряслась, — Когда вот в этот гул и гомон Несутся чувства не спросясь? И чья с бунтарскою оравой Желаний справится душа? О, в эти дни бесценно право Любить, смеяться и дышать!

ВЕСНА

О, ветреница, милая шалунья, Опять твой шлейф белеет по садам; Опять как растревоженные улья Гудят взволнованные города. Угомонись, проказница, и — полно Придумывать для бабушки-земли То бирюзово-розовые полдни, То вечера в сиреневой пыли. Нет, не могу! Когда цветут черешни, Когда листва так юно зелена, — Мне хочется вот этим хмелем вешним Напиться безрассудно допьяна. Мне хочется тогда за счастье ваше, За вас, еще невстреченную мной. Прозрачный мир, как голубую чашу Заздравно опрокинуть над собой. И под веселый звон, под птичий щебет, Под плеск ручьев и жизни буйный цвет Как бы в альбом — на синем, чистом небе Вам посвященный начертать сонет.

«Ночью улицы грустны и безнадежны…»

Ночью улицы грустны и безнадежны Как стихи последних этих лет. Неприязненно, неряшливо, небрежно Фонари бросают грязный свет. Ночью улицы ненужны и никчемны, — Некуда уже идти по ним. Только я как непоседливый кочевник Все брожу по улицам ночным. Все ищу средь них такую, по которой Можно было б налегке уйти, Так уйти, чтобы обратный путь не скоро, Может быть — и вовсе не найти. Но не так-то просто

затеряться в этом Мире, зачарованном тобой… И несет меня опять попутным ветром Неизбежно и всегда — домой.

«Пора, пора… Рассвет как булочник…»

Пора, пора… Рассвет как булочник Румян и бел. Едва видны, Над путаницей узких улочек Трепещут утренние сны. Пора. И вот, звеня подковами, Конь ставит честь свою на кон. Дома давнишними знакомыми Приветствуют со всех сторон. Привет, привет! И дальше цокает Скакун по звонким мостовым. Все заповедное, далекое Сегодня стало вдруг моим. Как в детстве, полон небылицами, Я сказкой брежу наяву: Вон — солнце, огненной жар-птицею Упало в синюю траву, Вон — за полями и за пашнями Неведомый белеет скит, А позади — в страну вчерашнего Дорога змейкою бежит. За пазуху мне ветер лазает: Там есть что прятать, что беречь… О, счастие голубоглазое, До новых встреч, до новых встреч!

ЭЛЕГИЯ

Как бьется сердце, — глухо, еле внятно, Как рядом где-то маятник стучит. Как набегают теневые пятна, Пересекая лунные лучи… И как ты дышишь; как порой глубоко Во сне вздыхаешь, — милая, о чем? А ночь безбрежным, колдовским потоком Таинственно струится за окном. Лишь изредка в текучей этой дреме Пролает пес, подвода громыхнет; Лишь безустанно ревностное время Ведет часам певучий, гулкий счет. Как дождь шуршит, как бьются в стекла брызги… И вот опять, дыханье затая, Твой искушающий, твой грозно-близкий, Твой страстный шепот, смерть, внимаю я. О, нет! В тот страшный час не станет страшно. Не будет больно или жаль тогда. И жизнь, как отошедший день вчерашний, Легко забудется, — легко и навсегда.

«Вспыхнет спичка и дымок…»

Вспыхнет спичка и дымок, По губам скользнув, растает. Версты пройденных дорог Разом память наверстает. Снов и весен не вернуть, Сказкам больше не поверить… Ночью, сквозь хмельную муть, Легче думать о потерях. И пока смычки поют И пока есть горечь в трубке, Можно вспомнить жизнь свою, Соглашаясь на уступки. Ниже голову склони… Эта ночь полна участья. Мы теперь с тобой одни, Несговорчивое счастье. И пускай приходит срок Той поре, где все знакомо… Трубка гаснет. Как дымок Жизнь тепла и невесома.

УСТАМИ ГАМЛЕТА

Быть иль не быть? Но если быть, то — кем? Иному смерть желаннее короны. Тому же, кто юродив, слеп иль нем, — что власть тому, что скипетры и троны?! Жизнь оборвать легко. Один лишь шаг. Но этот шаг, но этот миг — подумай! Нет. Все же легче — жить, хотя бы как невольник, нищий иль злодей угрюмый. Жить ради жизни. Ради тех минут, когда прощаешь годы. Жить, не споря, снося обиды, голод, рабский труд, как червь слепой копаясь в мерзком соре. А может быть — не так… Что если там душа и впрямь блаженствует в бессмертье, и будет жизнь земли казаться нам такой ничтожной, жалкой после смерти? Слова, слова, — блудливые слова! Как ловко можно все прикрасить вами… Но — мертвая смеется голова, ее не одурачишь ты словами. Ах, Иорик мой! Завидую тебе. Теперь ты знаешь правду, ты не должен дрожать и печься о своей судьбе и ждать конца, который непреложен. Конца? Конец… О чем же это я? Никак в беседу с черепом пустился? Эй, ты, могильщик! Дай-ка, брат, огня, совсем я тут в потемках заблудился.