Стихия огня (Иль-Рьен - 1)

Уэллс Марта

Роланд покрутил перо в пальцах, запачкав их чернилами.

— Зачем?

— Мне нужно кое-что показать тебе, — ответила королева-мать.

Роланд неуверенно встал.

— Что-то случилось?

Равенна знала, что сына интересует только одно: где находится сейчас Дензиль, и он понимает, что мать его не из тех, кто стал бы являться к нему с подобными новостями.

— Возьми плащ. Нам придется выйти на стену.

Доселе пассивный слуга немедленно принес из спальни толстый, подбитый мехом плащ, и Роланд подставил плечи, чтобы тот мог набросить его.

— А где Ренье?

— Внизу, проверяет караулы.

— О! —

Роланд последовал за матерью через другие комнаты его апартаментов, они вышли на просторную лестничную площадку, но Равенна ощущала смятение сына, хотя за ними последовали четверо рыцарей, охранявших дверь в королевские покои, и ее камеристка Элейна.

Они поднялись по лестнице на менее людный этаж и подождали, пока один из гвардейцев королевы отодвинет засов и распахнет дверь, преодолевая напор ветра. Потом они вышли на стену, которую защищал парапет высотой по плечо. Ветер, словно обезумев, рвался сквозь амбразуры. Равенне и Элейне пришлось воспользоваться услугами гвардейца, Роланд же шел без посторонней помощи. Равенна пригнула голову, пытаясь не вдыхать колючий холодный воздух, понимая, что ей придется расплатиться за это припадками кашля. Однако собственной хворью можно было теперь и пренебречь…

Появилось солнце — на краткий миг, поскольку вдали уже собиралась очередная гряда темных туч. Тот, кто заставил бы себя подойти к парапету, увидел бы на севере несколько миль заснеженных полей, за которыми рукотворным подобием горного хребта поднимался город. Ветер сорвал с него шапку древесного и угольного дыма, а снег, выбелив, сделал пустынным и непорочным. Другая сторона стены выходила на внутренний двор, где Дензиль летом принимал гостей, демонстрируя им элегантность и богатство маленькой крепости. Появившись вчера, они не обнаружили здесь обычного гарнизона; дворецкий же сообщил, что герцог Альсенский еще несколько недель назад отослал всех своих людей в другие владения, чтобы утихомирить недовольных налогами жителей. И сразу отправили гонцов в Мызы к генералу Вийону, стоявшему на юге — в дне скачки отсюда.

В который раз Равенна подумала, жив ли Томас.

В ее жизни не было более близкого мужчины; во всяком случае, он точнее всех прочих понимал, как работает ее ум, и не осуждал ее за это. В свое время, когда Томас был еще новичком среди гвардейцев, Равенну привлекала в нем не столько его политическая проницательность или остроумие, хотя случайные проявления иронического юмора заставляли ее подозревать, что Томас действительно может быть одарен этими качествами. Нет, большую часть их она обнаружила позднее, что лишь добавило удовольствия к годам, которые она считала счастливейшими в своей жизни.

«Ты стареешь, моя дорогая, — сказала себе Равенна. — Постоянные придворные интриги наконец согнули тебя. Некогда подобные битвы волновали нас с Томасом, но теперь…» Во дворце всегда боролись за власть, но когда Роланд возмужал, битвы превратились в истинные войны, не имеющие определенного победителя. Во многом виноват в том был Дензиль, прекрасно знавший все слабости Роланда. Ну а ее старания как-то исправить положение почти ничего не давали.

Равенна заставила себя вернуться к настоящему. Грандье разорвал шаткий баланс сил во дворце, давая пищу для размышлений будущим историкам. Если Томас жив, он вернется к ней при первой возможности. Если же нет… тогда ей придется справляться самостоятельно.

Они

направились к старинной твердыне — почти квадратной башне высотой в семь этажей, бывшей опорой крепости до тех пор, пока не возвели бастион, оставшийся сейчас за их спинами.

Они приблизились к двери в стене башни, и двое гвардейцев королевы стали возле нее на страже. Все остальные вошли внутрь, и Равенна почувствовала, что оживает. После пронизывающего ветра улицы в башне казалось достаточно тепло. Гвардеец остановился возле подсвечника, сталью высекая огонь из кремня, альбонцы же неуверенно теснились друг к другу, и Равенна решила, что они ожидают какого-то нападения и боятся не справиться с ним; Роланд тоже отметил это и спросил:

— Зачем мы здесь, мать?

Равенна не торопилась с ответом. Она направилась вверх по лестнице, следуя за гвардейцем с подсвечником в руках; возле нее на узкой лестнице хватало места только Роланду. Наконец она произнесла:

— Я попыталась учесть твое отношение ко всему, что связано с Дензилем.

Королева могла видеть, что король слегка возмущен тем, что она обратилась к этому предмету в присутствии охраны — не говоря уже об Элейне, — и, принимая вызов, ответил:

— Связано? Ты уже не один год пытаешься поссорить нас своей ложью.

Равенна остановилась и внимательно посмотрела на сына. Как всегда, ей было больно оттого, что он боится встретиться с ней взглядом.

— Я думала, что ты не замечаешь этого, мое дорогое дитя.

Роланд взглянул на нее:

— Наконец-то ты признаешь это.

— Конечно. Последние события вполне позволяют мне согласиться с тобой.

Королева преодолела подъем, и Роланд последовал за ней. С прежним удивлением он произнес:

— Я не понимаю тебя.

— Этот человек тебя дурачит.

— Он был моим единственным другом…

— Он воспользовался тобой, чтобы накопить сил и богатства, не светящего ему в других обстоятельствах.

— Лишь он действительно заботился обо мне, и я отдал ему все это…

— Конечно, Роланд, ты сам ему отдал все это; именно так и действуют подобные люди.

Остановившись на лестничной площадке, Равенна повернулась к сыну. Роланд задыхался, он, должно быть, забыл, что, являясь королем, мог бы попросту приказать ей молчать.

— Ты никогда не проявляла ко мне любви, ты всегда ни в грош не ставила меня.

— Наверное, ты прав, — согласилась Равенна. — Ты слишком похож на своего отца, а его-то я всегда считала ничтожеством. — Достав из рукава ключ, она передала его гвардейцу, отпершему дверь и распахнувшему ее настежь. — Входи, — сказала Равенна.

Роланд не шевелился. Он дрожал, и глаза его потемнели от ненависти. «А он не глуп, — думала Равенна, — и я должна понимать, что всякие уверения его кузена в вечной к нему любви искренними не являются. Но может быть, он надеется заслужить уважение Дензиля, выполняя все его просьбы?» Сердце Равенны дрогнуло, однако на лице не отразилось ровным счетом ничего. «Мир устроен иначе, и Дензиль не заинтересован в том, чтобы уважать тебя, мой неразумный сын». Гвардеец с лампой вступил внутрь комнаты, оставаясь неподалеку от входа, спустя мгновение за ним последовал и Роланд. Внутри мрачная комната оказалась просторной, каменные стены отделаны темным деревом. Дальняя от входа половина помещения была заставлена винными бочками и ящиками в несколько рядов, поднимавшихся до потолка.