Стихотворения (1816-1824)

Байрон Джордж Гордон

2

Титан! Ты знал, что значит бой Отваги с мукой… ты силен, Ты пытками не устрашен, Но скован яростной судьбой. Всесильный Рок – глухой тиран, Вселенской злобой обуян, Творя на радость небесам То, что разрушить может сам, Тебя от смерти отрешил, Бессмертья даром наделил. Ты принял горький дар, как честь, И Громовержец от тебя Добиться лишь угрозы смог; Так был наказан гордый бог! Свои страданья возлюбя, Ты не хотел ему прочесть Его судьбу – но приговор Открыл ему твой гордый взор. И он постиг твое безмолвье, И задрожали стрелы молний…

3

Ты добр – в том твой небесный грех Иль преступленье: ты хотел Несчастьям положить предел, Чтоб разум осчастливил всех! Разрушил Рок твои мечты, Но в том, что не смирился ты, – Пример для всех людских сердец; В том, чем была твоя свобода, Сокрыт величья образец Для человеческого рода! Ты символ силы, полубог, Ты озарил для смертных путь, – Жизнь человека – светлый ток, Бегущий, отметая путь, Отчасти может человек Своих

часов предвидеть бег: Бесцельное существованье, Сопротивленье, прозябанье… Но не изменится душа, Бессмертной твердостью дыша, И чувство, что умеет вдруг В глубинах самых горьких мук Себе награду обретать, Торжествовать и презирать, И Смерть в Победу обращать.

Диодати, июль 1816 г.

_{Перевод В. Луговского}

Отрывок

Когда б вновь вынесла меня волна реки К первоисточнику блаженства и тоски – Я не поплыл бы вновь меж теми берегами, Что пожелтевшими усеяны цветами, – Пускай бы как теперь текла река часов, Сливаясь с множеством безвестных ручейков. Но что такое Смерть? Покой сердец, гробница? И целое того, чего мы все – частица? Ведь жизнь – видение. Лишь то из бытия Мне кажется живым – что взором вижу я, И мертвыми считать отсутствующих можно. Для сердца мысль о них мучительно тревожна, Воспоминания в час отдыха ночной Окутывают нас печали пеленой. О да, они мертвы и холодны; едва ли Мы вновь увидим их, какими раньше знали. Они изменчивы, а если и хранит Воспоминанье тот, кто нами не забыт, Мы все ж разлучены – лежит ли между нами Земля, простор морской с шумящими волнами Иль земли и моря – пока в своих гробах В один бесчувственный мы не сольемся прах. И кто они – жилищ подземных населенье? Мильоны мертвецов, что стали жертвой тленья? Тысячелетий пыль, покрывшая собой Все то, на что ступал иль ступит род людской? Полна обитель их молчанием глубоким И там живут они по кельям одиноким? Иль есть у них язык, сознанье бытия Их бездыханного, что в мрачном напряженье Безмолвью полночи подобно? О, земля! Где – опочившие, и для чего – рожденье? Усопшие – твои наследники, а мы – Зыбь на поверхности. Среди могильной тьмы – Ключ от глубин твоих, и служит гроб вступленьем, Преддверьем в твой чертог с громадным населеньем. Войдя туда как дух, я суть земных веществ Там в превращениях постиг бы несказанных, И видел чудеса, и – ныне бездыханных – Открыл бы тайну избранных существ.

Диодати, июль 1816 г.

_{Перевод О. Чюминой}

Стансы к Августе

Когда время мое миновало И звезда закатилась моя, Недочетов лишь ты не искала И ошибкам моим не судья. Не пугают тебя передряги, И любовью, которой черты Столько раз доверял я бумаге, Остаешься мне в жизни лишь ты. Оттого-то, когда мне в дорогу Шлет природа улыбку свою, Я в привете не чую подлога И в улыбке тебя узнаю. Когда ж вихри с пучиной воюют, Точно души в изгнанье скорбя, Тем-то волны меня и волнуют, Что несут меня прочь от тебя. И хоть рухнула счастья твердыня И обломки надежды на дне, Все равно: и в тоске и унынье Не бывать их невольником мне. Сколько б бед ни нашло отовсюду, Растеряюсь – найдусь через миг, Истомлюсь – но себя не забуду, Потому что я твой, а не их. Ты из смертных, и ты не лукава, Ты из женщин, но им не чета. Ты любовь не считаешь забавой, И тебя не страшит клевета. Ты от слова не ступишь ни шагу, Ты в отъезде – разлуки как нет, Ты на страже, но дружбе во благо, Ты беспечна, но свету во вред. Я ничуть его низко не ставлю, Но в борьбе одного против всех Навлекать на себя его травлю Так же глупо, как верить в успех. Слишком поздно узнав ему цену, Излечился я от слепоты: Мало даже утраты вселенной, Если в горе наградою – ты. Гибель прошлого, все уничтожа, Кое в чем принесла торжество: То, что было всего мне дороже, По заслугам дороже всего. Есть в пустыне родник, чтоб напиться, Деревцо есть на лысом горбе, В одиночестве певчая птица Целый день мне поет о тебе.

24 июля 1816 г.

_{Перевод Б. Пастернака}

Послание к Августе

Сестра моя! Коль имя есть святей, Тебе я дам его, как зов приветный. Хоть разделяет нас простор морей, Не слез прошу, а нежности ответной. Где б ни был я, ты для души моей – Луч сожаленья, сладостный, заветный. Две цели мне оставлены судьбой: Для странствий – мир, очаг и кров – с тобой. Что странствия? О, лишь бы цель вторая Дала мне гавань радости. Но вот Мы разошлись, твоя судьба другая, И уз ее твой брат не разорвет. Капризен суд судьбы: он, повторяя Удел отцов, к беде меня ведет. Гул непогоды дед встречал на море, А я на суше – непокой и горе. Когда, внук моряка, я средь других Стихий спознался с бурей мировою И погибал на рифах потайных, Не видимых, не обойденных мною, – Моя вина. Не тратя слов пустых, Защитою ошибок не прикрою. Плывя, я знал, что рок грозит бедой, – Своих несчастий верный рулевой. На мне вина. Вся жизнь моя – расплата; Мой каждый день глухой борьбой чреват, И, омрачив дар бытия богатый, Судьба иль воля без путей кружат. Не хватит сил – казалось мне когда-то, Из бренных уз я вырваться был рад. Теперь не так. Я жду – пусть жизнь продлится: Я посмотрю – чему еще случиться? Хоть я и молод, но не раз видал Надменных царств и королевств крушенье. И понял я: о, как ничтожно мал Поток моих тревог, что мчал в кипенье И в ярости свой дикий, пенный вал! Скажу теперь я, обретя терпенье, Что мы недаром груз скорбей своих Несем – хотя бы ради них самих. То вызов ли неласковой судьбине, Отчаянье ль, что за бедой идет, Как и она, со мной сдружившись ныне, Иль чистый воздух солнечных высот (Легко порой ничтожнейшей причине Придать нам сил, чтоб сбросить тяжкий гнет). Но я теперь покою странно предан, Что в дни затишья не был мной изведан. Как в детстве, на ручей, лужайку, сад Смотрю со свежим чувством, умиленно. Они о тех местах мне говорят, Где я до школы жил. Вновь покоренный, Я узнаю природы ясный взгляд, Его встречаю, сердцем размягченный, И чудится: влюбленным сердцу быть, Хоть, как тебя, вовек не полюбить. Здесь сладостный источник размышленья В красотах Альп раскинулся у ног. Пусть краток миг восторгов, восхищенья – Глубоких чувств нас увлечет поток. Я не заброшен: глушь уединенья Дала мне все, чего желать я мог. Вид озера великолепен. Все же Скромнее наше, но душе дороже. О, если б ты была со мной! Но я Безумен, вновь желание лелея, – Уединенье славит кисть моя, Его ль предам, о прошлом сожалея? Их много – сожалений, но, тая Их в скрытном сердце, замолчу скорее: Для философии – отлива час, Прилив печали встал слезой у глаз. Я вспомнил озеро у замка. Годы Покажут, сохраню ль его навек. Хотя прекрасны Леманские воды, Мне не забыть столь милый сердцу брег. Разрушить память мне должны невзгоды, Чтоб образ твой или его поблек, Хоть разлучен со всем, что б ни любил я, Все потерял иль с болью уступил я. Дары земли раскрыты предо мной, Возьму один – природы щедрой краски. Сливаясь с небом, я вкушу покой, Познаю солнца нежащие ласки; Отбросив груз апатии немой, Природы лик увижу я без маски. Она мне друг. Пусть будет и сестрой, Пока опять не свижусь я с тобой. В себе все чувства укрощу я строго, Но это – нет: все радует мой взор, Как утро жизни, у ее порога. О, если бы, толпе наперекор, Я шел всегда той утренней дорогой, Я был бы праведней, чем до сих пор, Я дремлющим страстям не нес бы дани. Ты слез не знала бы, а я страданий. Я ложность честолюбия постиг. Любовь и слава? Рос я вместе с ними, Они пришли, хоть не искал я их, И дали все, что были в силах, – имя. Все ж не они венец забот моих, Я был знаком с исканьями иными. Все позади, покончено с борьбой, К обманутым причислен я судьбой. С меня в грядущем даже рок жестокий Потребует лишь крохи прежних сил: Я пережил намного жизни сроки – Затем, что много в жизни пережил. Бессменно бодрствуя, удел высокий Я нес и сном огня не угасил. Весь путь мой – четверть века, но хватило Его бы и на век Мафусаила. Приму все то, что даст остаток дней. Благодарю года, что подарили И счастья краткий миг душе моей Среди борьбы, в тщете моих усилий. И в настоящем я не стал черствей, И свежесть чувств мне судьбы сохранили. Гляжу вокруг: глубоких мыслей строй Склоняется пред вечной красотой. Сестра моя! Уверен, дорогая, В твоем я сердце, как и ты в моем. Мы не откажемся, сердца сплетая, От этих уз. И, вместе ль мы живем, Иль разлучает нас судьба слепая, – Мы об руку к закату дней придем. Смерть медленно иль быстро подкрадется – Связь первых дней последней оборвется.

1816 г.

_{Перевод Б. Лейтина}

К бюсту Елены, изваянному Кановой

В своем чудесном мраморе светла, Она превыше грешных сил земли – Того природа сделать не могла, Что Красота с Кановою смогли! Ее постичь уму не суждено, Искусство барда перед ней мертво! Бессмертие приданым ей дано – Она – Елена сердца твоего!

25 ноября 1816 г.

_{Перевод А. Арго}

Песня для луддитов

Как за морем кровью свободу свою Ребята купили дешевой ценой, Так будем и мы: или сгинем в бою, Иль к вольному все перейдем мы житью, А всех королей, кроме Лудда, – долой! Когда ж свою ткань мы соткем и в руках Мечи на челнок променяем мы вновь, Мы саван набросим на мертвый наш страх, На деспота труп, распростертый во прах, И саван окрасит сраженного кровь. Пусть кровь та, как сердце злодея, черна, Затем что из грязных текла она жил, – Она, как роса, нам нужна: Ведь древо свободы вспоит нам она, Которое Лудд насадил!

24 декабря 1816 г.

_{Перевод Н. Холодковского}

***

Не бродить нам вечер целый Под луной вдвоем, Хоть любовь не оскудела И в полях светло, как днем. Переживет ножны клинок, Душа живая – грудь. Самой любви приходит срок От счастья отдохнуть. Пусть для радости и боли Ночь дана тебе и мне – Не бродить нам больше в поле В полночь при луне!

28 февраля 1817 г.

_{Перевод С. Маршака}

Томасу Муру

Вот и лодка у причала, Скоро в море кораблю. Скоро в море, но сначала Я за Тома Мура пью. Вздох я шлю друзьям сердечным И усмешку – злым врагам. Не согнусь под ветром встречным И в бою нигде не сдам. Пусть волна ревет в пучине, Я легко над ней пройду. Заблужусь ли я в пустыне, Я родник в песках найду. Будь хоть капля в нем живая – Только капля бытия, – Эту каплю, умирая, Выпью, друг мой, за тебя. Я наполню горсть водою, Как сейчас бокал – вином, И да будет мир с тобою, – За твое здоровье, Том!

Июль 1817 г.

_{Перевод Л. Шифферса}

На рождение Джона Уильяма Риццо Гопнера

Пусть прелесть матери с умом отца В нем навсегда соединится, Чтоб жил он в добром здравьи до конца С завидным аппетитом Риццо.

20 февраля 1818 г.

_{Перевод А. Блока}