Стихотворения (1816-1824)

Байрон Джордж Гордон

E Nihilo Nihil[1], или Зачарованная эпиграмма

Рифм написал я семь томов Для Джона Меррея столбцов. Немного было переводов Для галльских и других народов; Для немцев два, – но их язык Мне чужд: к нему я не привык. Страсть воспевал я вдохновенно, (Что нынче петь несовременно), Кровосмешение, разврат И прочих развлечений ряд, На сценах услаждавших взгляды И персов, и сынов Эллады. Да, романтичен был мой стих, И пылок, по словам других. Чистосердечно иль притворно, Но многие твердят упорно, Что в подражаньях древним, – им Стиль классиков невыносим. Но я к нему давно привычен, – И, – как-никак, – теперь классичен, Но промах я уразумел И, чтоб исправиться, запел О деле более достойном – Подобном славным, древним войнам. Слагал

я песни, как Нерон, – И Риццо пел, – как Рим пел он. Я пел и что ж?… Скажу без лести Великой вдруг добился чести: Четыре первые стиха (Хотя они не без греха) Наметили для переводов Четырнадцать чужих народов! Так меркнет блеск семи томов Пред славой четырех стихов. Я эту славу посвящаю Ринальдо повести моей. В ней "аппетит" я воспеваю А переводчик – (о, злодей!) С развязностью донельзя милой Его вдруг заменяет "силой". О Муза, близок твой полет, Так дай же, Риццо, мне доход!

Февраль 1818 г.

_{Перевод В. Мазуркевича}

К мистеру Меррею

Стрэхен, Линто былых времен, Владыка рифм и муз патрон, Ты бардов шлешь на Геликон, О, друг Меррей! В безмолвном страхе пред судьбой Стихи проходят пред тобой… Ты сбыт находишь им порой, О, друг Меррей! "Quarterly" книжечка давно Стола украсила сукно, А "Обозренье"? Где ж оно, О, друг Меррей? На полках книг чудесных ряд: С "Искусством стряпать" там стоят Мои стихи… Что ж, очень рад, О, друг Меррей! Заметки, очерки есть там, Морской листок и всякий хлам, Что только ближе к барышам, О, друг Меррей! Хоть жаль бумагу мне марать, Но как, – раз стал перечислять, О "Долготе" мне умолчать, О, друг Меррей!

Венеция, 11 апреля 1813 г.

_{Перевод С. Ильина}

Стансы к реке По

Река! Твой путь – к далекой стороне, Туда, где за старинными стенами Любимая живет – и обо мне Ей тихо шепчет память временами. О, если бы широкий твой поток Стал зеркалом души моей, в котором Несметный сонм печалей и тревог Любимая читала грустным взором! Но нет, к чему напрасные мечты? Река, своим течением бурливым Не мой ли нрав отображаешь ты? Ты родственна моим страстям, порывам. Я знаю: время чуть смирило их, Но не навек – и за коротким спадом Последует разлив страстей моих И твой разлив – их не сдержать преградам. Тогда опять, на отмели пустой Нагромоздив обломки, по равнине Ты к морю устремишься, я же – к той, Кого любить не смею я отныне. В вечерний час, прохладой ветерка Дыша, она гуляет по приречью; Ты плещешься у ног ее, река, Чаруя слух своей негромкой речью. Глаза ее любуются тобой! Как я любуюсь, горестно безмолвный… Невольно я роняю вздох скупой – И тут же вдаль его уносят волны. Стремительный их бег неудержим, И нескончаема их вереница. Моей любимой взгляд скользнет по ним, Но вспять им никогда не возвратиться. Не возвратиться им, твоим волнам. Вернется ль та, кого зову я с грустью? Близ этих вод – блуждать обоим нам: Здесь, у истоков, – мне; ей – возле устья. Наш разобщитель – не простор земной, Не твой поток, глубокий, многоводный; Сам Рок ее разъединил со мной. Мы, словно наши родины, несходны. Дочь пламенного юга полюбил Сын севера, рожденный за горами. В его крови – горячий южный пыл, Не выстуженный зимними ветрами. Горячий южный пыл – в моей крови. И вот, не исцелясь от прежней боли, Я снова раб, послушный раб любви, И снова стражду – у тебя в неволе. Нет места мне на жизненных пирах, Пускай, пока не стар, смежу я веки. Из праха вышел – возвращусь во прах, И сердце обретет покой навеки.

Июль 1819 г.

_{Перевод А. Ибрагимова}

В день моей свадьбы

Новый год… Все желают сегодня Повторений счастливого дня. Пусть повторится день новогодний, Но не свадебный день для меня!

2 января 1820 г.

_{Перевод С. Маршака}

Эпитафия Уильяму Питту

От смерти когтей не избавлен, Под камнем холодным он тлеет; Он ложью в палате прославлен, Он ложе в аббатстве имеет.

2 января 1820 г.

_{Перевод Н. Холодковского}

Эпиграмма на Уильяма Коббета

Твои, Том Пейн, он вырыл кости, Но, бедный дух, имей в виду: К нему ты здесь явился в гости, Он навестит тебя в аду.

2 января 1820 г.

_{Перевод С. Маршака}

Стансы

Кто драться не может за волю свою, Чужую отстаивать может. За греков и римлян в далеком краю Он буйную голову сложит. За общее благо борись до конца – И будет тебе воздаянье. Тому, кто избегнет петли и свинца, Пожалуют рыцаря званье.

5 ноября 1820 г.

_{Перевод С. Маршака}

Пенелопе

Несчастней дня, скажу по чести, В ряду других не отыскать: Шесть лет назад мы стали вместе, И стали порознь – ровно пять!

5 ноября 1820 г.

_{Перевод С. Ильина}

Благотворительный бал

О скорби мужа ей заботы мало; В чужом краю пускай тоскует он. Ведь Небо за нее! Со всех сторон Несутся похвалы царице бала! Ей дела нет, что скорбною душой Так глубоко он все переживает, Что ложь его так страстно возмущает: Ведь бал ее одобрил сам святой!

10 декабря 1820 г.

_{Перевод С. Ильина}

Эпиграмма на адрес медников, который общество их намеревалось поднести королеве Каролине, одевшись в медные латы

Есть слух, что медники, одевшись в медь, поднесть Желают адрес свой. Парад излишний, право: Куда они идут, там больше меди есть Во лбах, чем принесет с собой вся их орава.

6 января 1821 г.

_{Перевод Н. Холодковского}

Из Марциала

Перед тобою – Марциал, Чьи эпиграммы ты читал. Тебе доставил он забаву, Воздай же честь ему и славу, Доколе жив еще поэт. В посмертной славе толку нет!

1821 г.

_{Перевод С. Маршака}

На смерть поэта Джона Китса

Кто убил Джона Китса? – Я, – ответил свирепый журнал, Выходящий однажды в квартал. – Я могу поручиться, Что убили мы Китса! – Кто стрелял в него первый? – Я, – сказали в ответ Бзрро, Саути и Милмэн, священник-поэт. Я из критиков первый Растерзал ему нервы!

30 июля 1821 г.

_{Перевод С. Маршака}

Стансы, написанные по дороге между Флоренцией и Пизой

Ты толкуешь о славе героев? Довольно! Все дни нашей славы – дни юности вольной. И стоит ли лавр, пусть роскошный и вечный, Плюща и цветов той поры быстротечной? На морщинистом лбу мы венцы почитаем. Это – мертвый цветок, лишь обрызганный маем. Что гирлянды сединам? Пустая забава. Что мне значат венки, раз под ними лишь слава? О слава! Польщенный твоей похвалою, Я был счастлив не лестью, не фразой пустою, А взором любимой, моей ясноокой, Что, пленившись тобою, раскрылся широко. Там тебя я искал, там тебя и нашел я, Милых взоров лучи в твои перлы возвел я: Где они освещали мой взлет величавый, Там – я ведал – любовь, там – я чувствовал – слава!

6 ноября 1821 г.

_{Перевод Б.Лейтина}

На самоубийство британского министра Кэстелри

I

О Кэстелри, ты истый патриот. Герой Катон погиб за свой народ, А ты отчизну спас не подвигом, не битвой – Ты злейшего ее врага зарезал бритвой.

II

Что? Перерезал глотку он намедни? Жаль, что свою он полоснул последней!