Стихотворения 1905 года

Блок Александр Александрович

Июнь 1905, Новоселки

* * *

«Болото — глубокая впадина…»

Болото — глубокая впадина Огромного ока земли. Он плакал так долго, Что в слезах изошло его око И чахлой травой поросло. Но сквозь травы и злаки И белый пух смежённых ресниц — Пробегает зеленая искра, Чтобы снова погаснуть в болоте. И тогда говорят в деревнях Неизвестно откуда пришедшие Колдуны и косматые ведьмы: «Это шутит над вами болото. Это манит вас темная сила». И когда они так говорят, Старики осеняются знаменьем крестным, Пожилые — смеются, А у девушек — ясно видны За плечами белые крылья.

Июнь 1905

* * *

«Не

строй жилищ у речных излучин…»

Г. Чулкову

Не строй жилищ у речных излучин, Где шумной жизни заметен рост. Поверь, конец всегда однозвучен, Никому не понятен и торжественно прост. Твоя участь тиха, как рассказ вечерний, И душой одинокой ему покорись. Ты иди себе, молча, к какой хочешь вечерне, Где душа твоя просит, там молись. Кто придет к тебе, будь он, как ангел, светел, Ты прими его просто, будто видел во сне, И молчи без конца, чтоб никто не заметил, Кто сидел на скамье, промелькнул в окне. И никто не узнает, о чем молчанье, И о чем спокойных дум простота. Да. Она придет. Забелеет сиянье. Без вины прижмет к устам уста.

Июнь 1905

* * *

«Потеха! Рокочет труба…»

Потеха! Рокочет труба, Кривляются белые рожи, И видит на флаге прохожий Огромную надпись: «Судьба». Палатка. Разбросаны карты. Гадалка, смуглее июльского дня, Бормочет, монетой звеня, Слова слаще звуков Моцарта. Кругом — возрастающий крик, Свистки и нечистые речи, И ярмарки гулу — далече В полях отвечает зеленый двойник. В палатке всё шепчет и шепчет, И скоро сливаются звуки, И быстрые смуглые руки Впиваются крепче и крепче… Гаданье! Мгновенье! Мечта!.. И, быстро поднявшись, презрительным жестом Встряхнула одеждой над проклятым местом; Гадает… и шепчут уста. И вновь завывает труба, И в памяти пыльной взвиваются речи, И руки… и плечи… И быстрая надпись: «Судьба»!

Июль 1905

СТАРУШКА И ЧЕРТЕНЯТА

Григорию Е.

Побывала старушка у Троицы И всё дальше идет, на восток. Вот сидит возле белой околицы, Обвевает ее вечерок. Собрались чертенята и карлики, Только диву даются в кустах На костыль, на мешок, на сухарики, На усталые ноги в лаптях. «Эта странница, верно, не рада нам — Приложилась к мощам — и свята; Надышалась божественным ладаном, Чтобы видеть Святые Места. Чтоб идти ей тропинками злачными, На зеленую травку присесть… Чтоб высоко над елями мрачными Пронеслась золотистая весть…» И мохнатые, малые каются, Умиленно глядят на костыль, Униженно в траве кувыркаются, Поднимают копытцами пыль: «Ты прости нас, старушка ты божия, Не бери нас в Святые Места! Мы и здесь лобызаем подножия Своего, полевого Христа. Занимаются села пожарами, Грозовая над нами весна, Но за майскими тонкими чарами Затлевает и нам Купина…»

Июль 1905

У МОРЯ

Стоит полукруг зари. Скоро солнце совсем уйдет. — Смотри, папа, смотри, Какой к нам корабль плывет! — Ах, дочка, лучше бы нам Уйти от берега прочь… Смотри; он несет по волнам Нам светлым — темную ночь… — Нет, папа, взгляни разок, Какой на нем пестрый флаг! Ах, как его голос высок! Ах, как освещен маяк! — Дочка, то сирена поет. Берегись, пойдем-ка домой… Смотри: уж туман ползет: Корабль стал совсем голубой… Но дочка плачет навзрыд, Глубь морская ее манит, И хочет пуститься вплавь, Чтобы сон обратился в явь.

Июль 1905

БАЛАГАНЧИК

Вот открыт балаганчик Для веселых и славных детей, Смотрят девочка и мальчик На дам, королей и чертей. И звучит эта адская музыка, Завывает унылый смычок. Страшный черт ухватил карапузика, И стекает клюквенный сок.

Мальчик

Он спасется от черного гнева Мановением белой руки. Посмотри: огоньки Приближаются слева… Видишь факелы? видишь дымки? Это, верно, сама королева…

Девочка

Ах, нет, зачем ты дразнишь меня? Это — адская свита… Королева — та ходит средь белого дня, Вся гирляндами роз перевита, И шлейф ее носит, мечами звеня, Вздыхающих рыцарей свита. Вдруг паяц перегнулся за рампу И кричит: «Помогите! Истекаю я клюквенным соком! Забинтован тряпицей! На голове моей — картонный шлем! А в руке — деревянный меч!» Заплакали девочка и мальчик, И закрылся веселый балаганчик.

Июль 1905

ПОЭТ

Сидят у окошка с папой. Над берегом вьются галки. — Дождик, дождик! Скорей закапай! У меня есть зонтик на палке! — Там весна. А ты — зимняя пленница, Бедная девочка в розовом капоре… Видишь, море за окнами пенится? Полетим с тобой, девочка, за море. — А за морем есть мама? — Нет. — А где мама? — Умерла. — Что это значит? — Это значит: вон идет глупый поэт: Он вечно о чем-то плачет. — О чем? — О розовом капоре. — Так у него нет мамы? — Есть. Только ему нипочем: Ему хочется за море, Где живет Прекрасная Дама. — А эта Дама — добрая? — Да. — Так зачем же она не приходит? — Она не придет никогда: Она не ездит на пароходе. Подошла ночка, Кончился разговор папы с дочкой.

Июль 1905

МОЕЙ МАТЕРИ

Тихо. И будет всё тише. Флаг бесполезный опущен. Только флюгарка на крыше Сладко поет о грядущем. Ветром в полнебе раскинут, Дымом и солнцем взволнован, Бедный петух очарован, В синюю глубь опрокинут. В круге окна слухового Лик мой, как нимбом, украшен. Профиль лица воскового Правилен, прост и нестрашен. Смолы пахучие жарки, Дали извечно туманны… Сладки мне песни флюгарки: Пой, петушок оловянный!

Июль 1905

* * *

«Старость мертвая бродит вокруг…»

Старость мертвая бродит вокруг, В зеленях утонула дорожка. Я пилю наверху полукруг — Я пилю слуховое окошко. Чую дали — и капли смолы Проступают в сосновые жилки. Прорываются визги пилы, И летят золотые опилки. Вот последний свистящий раскол — И дощечка летит в неизвестность… В остром запахе тающих смол Подо мной распахнулась окрестность… Всё закатное небо — в дреме, Удлиняются дольние тени, И на розовой гаснет корме Уплывающий кормщик весенний… Вот — мы с ним уплываем во тьму, И корабль исчезает летучий… Вот и кормщик — звездою падучей — До свиданья!.. летит за корму…