Стихотворения (1970–1980)

Друнина Юлия Владимировна

1974

«Декретом времени, эпохи властью…»

Декретом времени, эпохи властью У ветеранов мировой войны Жизнь — красным — на две разделило части, Как некогда погоны старшины. Цвет пламени, цвет знамени, цвет крови! Четыре долгих, тридцать быстрых лет… Не стали мы ни суше, ни суровей — И только в сердце от ожога след. Как на войне, чужой болеем болью, Как на войне, чужого горя нет… Две разных жизни — две неравных доли: Четыре года, после тридцать лет.

1974

ПЕРВЫЙ ТОСТ

Наш первый тост Мы

стоя молча пьем За тех, кто навсегда Остался юным… Наш первый тост! — И грусть, и гордость в нем, Чистейшие он задевает струны. Те струны Никогда не замолчат — Натянуты они Не потому ли, Что не забудешь, Как другой солдат Тебя собою Заслонил от пули?..

1974

«Из последних траншей сорок пятого года…»

Из последних траншей Сорок пятого года Я в грядущие Вдруг загляделась года — Кто из юных пророков Стрелкового взвода Мог представить, Какими мы будем тогда?.. А теперь, Из космических семидесятых, Я, смотря в раскаленную Юность свою, Говорю удивленно и гордо: — Ребята! Мы деремся Еще на переднем краю!

1974

ТРИ ПРОЦЕНТА

По статистике, среди фронтовиков 1922, 23-го и 24-го года рождения в живых осталось 3 процента.

Вновь прошлого кинолента Раскручена предо мной — Всего только три процента Мальчишек пришло домой… Да, раны врачует время, Любой затухает взрыв. Но все-таки как же с теми — Невестами сороковых? Им было к победе двадцать, Сегодня им пятьдесят. Украдкой они косятся На чьих-то чужих внучат…

1974

ПАМЯТИ КЛАРЫ ДАВИДЮК

В июне 1944-го была принята последняя радиограмма Смирной — радистки Кима: «Следуем программе…» Под именем Кима в немецком тылу работал советский разведчик Кузьма Гнедаш, под именем Смирной — Клара Давидюк, москвичка с Ново-Басманной улицы.

ПРОЛОГ

Я в году родилась том самом, Что и Клара. Сто лет назад Нас возили на санках мамы В скромный Баумановский сад. От вокзалов тянуло чадом, Вдаль гудок паровозный звал. Мы и жили почти что рядом, Разделял нас один квартал. В том московском районе старом Каждый домик мне был знаком. На Басманную часто, Клара, Я ходила за молоком. Ты напротив жила молочной, Мы встречались не раз, не пять. Если б знала я! Если б!.. Впрочем, Что тогдая могла бы знать?..

НАЧАЛО

Застенчивость. Тургеневские косы. Влюбленность в книги, звезды, тишину. Но отрочество поездом с откоса Вдруг покатилось с грохотом в войну. Напрасно дочек умоляют дома, Уже не властен материнский взгляд — У райвоенкоматов и райкомов Тургеневские девушки стоят. Какие удивительные лица Военкоматы видели тогда! Текла красавиц юных череда — Казалось, выпал жребий им родиться В пуховиках «дворянского гнезда». Казалось, благородство им столетья Вложили в поступь, в жесты, в легкий стан. Где взяли эту стать Рабочих дети, И крепостных Праправнучки крестьян?.. Все шли и шли они — Из средней школы, С филфаков, Из МЭИ и из МАИ — Цвет юности, Элита комсомола, Тургеневские девушки мои! И там тебя я видела, наверно, Да вот запомнить было ни к чему. Крутился

времени жестокий жернов, Шла школьница к бессмертью своему. На нежных скулах отсветы пожара, Одно желанье — Поскорее в бой!.. Вошла к секретарю райкома Клара И принесла шестнадцать лет с собой. И секретарь глядит, Скрывая жалость: «Ребенок. И веснушки на носу…» Москва. Райком. Так это начиналось, А в партизанском Кончилось лесу…

КОНЕЦ

Предсказывая близкую победу, Уже салюты над Москвой гремят, А здесь идут каратели по следу, Вот-вот в ловушку попадет отряд. Такое было много раз и ране — Не первый день в лесу товарищ Ким. Но он сейчас шальною пулей ранен, Ему не встать с ранением таким. «Всем уходить!» — приказ исполнят Кима. И только ты не выполнишь приказ, И будешь в первый раз неумолима, И будешь ты такой в последний раз. Ким все поймет, но, зажимая рану, Еще попросит: «Клара, уходи!» Сжав зубы, девушка с пустым наганом, Бледнея, припадет к его груди. Потом, уже нездешними глазами Взглянув в его нездешнее лицо, Пошлет в эфир: «Мы следуем программе…» И у гранаты выдернет кольцо…

ГОЛОС КЛАРЫ

Клару Давидюк и Кузьму Гнедаша похоронили вместе — в центре белорусского города Слоним.

Никогда и никто Разлучить нас Друг с другом Не сможет. Нас война повенчала В солдатской могиле одной. Кто за право быть вместе Платил в этом мире дороже? — За него заплатили мы Самой высокой ценой. Каждый год по весне К нам сбегаются маки, алея, Полыхают тюльпаны, Пионы сгорают дотла. …Ни о чем не жалею, Нет, я ни о чем не жалею — Я счастливой была, Я счастливою, мама, была!

ЭПИЛОГ

Уже смягчили боль десятилетья, Лишь на Басманной так же плачет мать. Шумят за окнами чужие дети. Фронтовики приходят помолчать. Еще доски мемориальной нету… И все ж, пробившись через толщу лет, Вдруг вспыхнуло звездою имя это И в душах яркий прочертило след. А я бессонной вспоминаю ночью, Что мы встречались — и не раз, не пять. Когда бы знала я тогда!.. Но, впрочем, Что я тогда могла о Кларе знать?

1974

АДЖИМУШКАЙ

Героическим защитникам подземной крепости

СВЕТЛЯЧКИ

Вначале, случалось, пели, Шалили, во тьме мелькая, Вы, звездочки подземелий, Гавроши Аджимушкая, Вы, красные дьяволята, Вы, боль и надежда старших… И верили дети свято, Что скоро вернутся наши. — В каком же ты классе? — В пятом. Мне скоро уже двенадцать! — …При этих мальцах солдату Отчаянью можно ль сдаться? Да, стали вы светлячками Подземного гарнизона. …Мрак. Жажда. Холодный камень. Обвалы. Проклятья. Стоны. И меньше живых, чем мертвых, Осталось уже в забоях… «Эх, если бы возле порта Послышался грохот боя! Мы наших сумели б встретить, Ударили б в спину фрицам!» Об этом мечтали дети, Еще о глотке водицы, О черном кусочке хлеба, О синем кусочке неба. Спасти их мы не успели… Но слушайте сами, сами: Наполнены подземелья Их слабыми голосами. Мелькают они по штольням Чуть видными светлячками. И кажется, что от боли Бесстрастные плачут камни…