Стихотворения и поэмы. Рассказы. Борислав смеется
Шрифт:
— Все готово, пан строитель.
— Ну, так велите бить раст [131] .
— Хорошо, сударь, — ответил мастер и, обращаясь к помощнику, который стоял рядом с ним и заканчивал обтесывать громадную глыбу песчаника, сказал: — А ну, Бенедя, олух этакий! Аль не слышишь, что пан строитель велят раст бить?.. Живо!
Бенедя Синица бросил на землю клевач и поспешил исполнить приказание мастера. Перепрыгивая через разбросанные вокруг камни, запыхавшись и посинев от натуги, он бежал во всю мочь своих худых, словно щепки, ног к высокому забору.
131
Раст —
На заборе была подвешена на двух веревках доска, а рядом с нею на таких же веревках болтались две деревянные колотушки, которыми стучали по доске. Таким способом давались сигналы к началу и окончанию работ. Бенедя, добежав до забора, схватил колотушки в обе руки и изо всех сил загремел ими о доску.
Тук-тук! Тук-тук! Тук-тук! — раздался веселый громкий лай «деревянной суки», — так каменщики образно называли это приспособление.
Тук-тук! Тук-тук! Тук-тук! — безостановочно гремел Бенедя, улыбаясь доске, которую так немилосердно истязал.
И все каменщики, занятые вокруг на широкой площадке кто обтесыванием камня для фундамента, кто гашением извести в двух глубоких четырехгранных ямах, землекопы, которые рыли котлованы под фундамент, плотники, стучавшие топорами, словно дятлы, обтесывая громадные ели и дубовые балки, пильщики, пилившие тес ручными пилами, рабочие, складывавшие привезенный кирпич, — весь этот разнообразный рабочий люд, сновавший, слов но муравьи, на площади, двигаясь, стуча топорами, покачиваясь, охая, потирая руки, перебрасываясь шутками и смеясь, — все остановились и перестали работать, подобно огромной сторукой машине, которая при одном нажиме кнопки вдруг останавливается на полном ходу.
Тук-тук-тук! Тук-тук! — не переставал греметь Бенедя, хотя все уже давно услышали лай «деревянной суки».
Каменщики, которые стояли согнувшись над каменными глыбами и с размаху лязгали о твердый песчаник, так что время от времени искры взлетали из-под клевачей, теперь, бросив свои инструменты, распрямляли спины и широко разводили руки, чтобы вобрать в себя как можно больше воздуха. Те, кому удобнее было работать сидя или на коленях, медленно поднимались на ноги. В ямах шипела и клокотала известь, словно злилась, что ее сперва жгли на огне, а потом бросили в холодную воду. Пильщики так и оставили пилу в не допиленном бревне; она повисла, зацепившись верхней рукояткой за бревно, и ветер раскачивал ее из стороны в сторону. Землекопы по-втыкали лопаты в мягкую глину, а сами выбрались наверх из глубоких рвов, вырытых под фундамент.
Тем временем Бенедя уже перестал стучать, и все рабочие, выпачканные кирпичной пылью и глиной, с мелкими осколками камней на одежде, руках и лицах, начали собираться у фасада нового строения, где находились главный мастер и пан строитель.
— Но как же мы, пане, спустим этот камень на место? — спросил мастер строителя, опершись широкой, сильной рукой о громадную, обтесанную для фундамента глыбу, которая хотя и лежала плоской стороной на небольших деревянных катках, все же доходила мастеру почти до пояса.
— Как спустим? — медленно повторил строитель, взглянув сквозь монокль на камень. — Ну, ясное дело, на шестах.
— А может быть, оно того… немного опасно, пане? — заметил мастер.
— Опасно? Это для кого же?
— Ну, конечно,
— Э-э-э! Это что еще такое?! Опасно! Не беспокойтесь, ни с кем ничего не случится. Спустим!..
И пан строитель важно наморщил лоб и сжал губы, как будто заранее натуживался и напрягался, опуская камень на предназначенное для него место.
— Спустим безопасно, — повторил он еще раз так уверенно, как будто убедился, что его сил хватит для такого дела.
Мастер в ответ недоверчиво покачал головой, но ничего не сказал.
Тем временем и остальные обыватели, которые до сих пор небольшими группами прогуливались возле костела, услыхав голос «деревянной суки», начали медленно стекаться к новой стройке, а впереди всех шел хозяин строительства — Леон Гаммершляг, высокий и представительный, с аккуратно подстриженной бородой, прямым носом и красными, как малина, губами. Он был сегодня очень весел, разговорчив и остроумен, сыпал шутками и забавлял, видимо, все общество, — все толпились и жались вокруг него. Затем с другой группой пришел и Герман Гольдкремер, самый уважаемый, то есть самый богатый из всех присутствующих. Он был более сдержан, тих и даже как будто опечален чем-то, хотя и старался не показывать этого. Затем шли другие предприниматели, богачи дрогобычские и бориславские, кое-кто из чиновников и один соседний помещик, большой приятель Гаммершляга, вероятно потому, что все его состояние было в кармане у Гаммершляга.
Все это общество — в модных черных сюртуках, в пальто из дорогих тканей, в блестящих черных цилиндрах, в перчатках, с тросточками в руках и перстнями на пальцах — странно выделялось среди серой массы рабочих, пестревшей разве только красным цветом кирпича или белым цветом извести. Только веселый говор тех и других смешивался вместе.
Вся площадь на углу улиц Панской и Зеленой была заполнена людьми, лесом, камнем, кирпичом, гонтом, кучами глины и походила на огромную руину. Только одна дощатая беседка, чуть пониже, в запущенном саду имела живой, привлекательный вид. Она была украшена зелеными елками у входа, внутри увешана коврами, в ней и вокруг нее суетились слуги с криком и руганью. Готовили угощение, которым Гаммершляг хотел отметить закладку нового дома. И еще один необычайный гость изумленно присматривался ко всем этим людям и предметам. Это была не бог весть какая важная персона, однако все поглядывали на нее с каким-то странным любопытством.
— Послушай, Бенедя, — спросил вымазанный глиной рабочий, — а это в честь чего здесь щегленка вывесили?
— Что-то они с ним собираются делать, — ответил Бенедя.
Рабочие перешептывались и глазели на щегленка, прыгавшего в проволочной клетке, подвешенной на шесте над самой ямой, но никто не знал, зачем он здесь Даже мастер не знал, хоть и делал серьезное, понимающее лицо и на вопросы рабочих отвечал:
— Ишь ты какой, все хотел бы знать! Состаришься, если все знать будешь!
А щегол между тем, оправившись от первого испуга при виде нахлынувшей толпы, прыгал по перекладинкам клетки, теребил клювиком конопляное семя и время от времени, вскочив на верхнюю перекладинку, встряхивал красно-желтыми полосатыми крыльями и тоненько щебетал: «Тикили-тлинь, цюринь, цю-ринь! Куль-куль-куль!»
Над шумной, говор нивой толпой вдруг показалась голова Леона Гаммершляга, раздался его голос. Он вскочил на приготовленный для спуска в котлован огромный камень и обратился к присутствующим: