Стихотворения и поэмы. Рассказы. Борислав смеется
Шрифт:
— Так, — ответил Андрусь, — но ведь мы хотели, чтобы с чистой совестью, когда настанет время, учинить справедливый суд над своими обидчиками.
— Впустую наша работа, — ответил на это Стасюра — Чистую совесть мы и теперь можем иметь, потому что каждый из нас и так слишком хорошо знает все, что ему приходится терпеть. Но чтобы отомстить, чтобы горю помочь, нужна, кроме чистой совести, еще и сила, а какая у нас сила?
— Так, так, правильно, — загудели вокруг побратимы, — какая у нас сила? Если у нас будет даже три воза палок с отметками, это нам не прибавит и на три пяди силы!
— Гм, а где же нам силу взять? — спросил Андрусь.
— Надо
Все взглянули на него как-то недоверчиво и опасливо, только один Стасюра радостно поддакнул:
— И я это говорю, и я это говорю!
— Да побойтесь вы бога, побратимы! А подумали ли вы, что из этого выйдет? Первый попавшийся чужак выдаст нас, пожалуется в городе, и нас всех повяжут и засадят в острог, как разбойников, — сказал Андрусь.
Холодом пронизали эти слова побратимов, и все они с тревогой и любопытством взглянули на Бенедю, ожидая, что-то он на это ответит.
— Может быть, это и верно, — сказал Бенедя, — но если верно, то что это значит? Это значит, что с теми целями, с какими вы до сих пор носились, нельзя показываться людям. Это значит, что, желая собрать их воедино, нужно показать им не одну только месть, — ведь местью никто сыт не будет, — а нужно показать им какую-то пользу, какую-то помощь, какое-то облегчение!
— Эге-ге, всюду он свою помощь тычет! — отозвался возле двери грубый голос Сеня Басараба, когда у Бенеди от сильного волнения захватило дух и он замолк на минуту.
Бенедя чувствовал, что его кровь начинает кипеть, что мысли, которые прежде так упорно не давались ему, теперь каким-то чудом возникали и развивались в его голове. Слова Сеня Басараба, полу-гневные, полупрезрительные, были для него словно шпоры для рысистого коня.
— Да, я все о помощи говорю и не перестану говорить. Мне кажется, что только мы сами можем помочь себе, а больше никто нас не спасет. Ведь наши хозяева и не подумают о том, чтобы рабочему лучше жилось. Они, если бы могли, еще ухудшили бы его жизнь, потому что им только тогда хорошо, когда рабочий, доведенный до крайности, не знает, за что ухватиться, и вынужден положиться на их милость и немилость. Тогда они заставят его делать что угодно и заплатят столько, сколько сами захотят, потому что для него, голодного и голого, нет выбора. Да, мы сами должны помочь себе, если не хотим мучиться так всю жизнь. А мстить, — подумайте сами, к чему это приведет? Ни от какой мести нам лучше не будет, разве только если бы мы захотели поднять по всей стране войну… Покараете того или другого кровопийцу — на его место новый уже давно нацелился. И даже страху на них не нагоните, потому что вы будете вынуждены делать все тайно, и никто знать не будет, кто это сделал и почему. А если дознаются, — ну, это еще хуже: схватят тогда человека, бросят в яму и сгноят. Я думаю, что нужно нам, пока не поздно, остановиться и найти иной выход.
Снова замолк Бенедя, молчали и все побратимы. Слова Бенеди неудержимой силой врывались в их сознание, но, к несчастью, они разрушали то, что жило в нем до сих пор: мечту о мести, но взамен не давали ничего. Один только Сень Басараб, сидя у порога с трубкой в зубах, покачивал недоверчиво головой, но не говорил уже ничего. Даже сам Андрусь — хотя, очевидно, этот новый поворот в мыслях некоторых побратимов был для него очень неприятным и нежеланным — склонил свои могучие плечи и опустил голову: слова Бенеди заставили его задуматься.
— Так было бы хорошо, это верно, — сказал
— В том-то и дело, что у одинокого человека нет сил, а когда нас соберется много, тогда и сила будет. Один человек и центнер поднять не может, а несколько человек поднимут его легко. Большое ли дело для нефтяника, хотя его заработок невелик, вносить по шистке еженедельно, а пусть соберется сто таких — это составит десять ренских в неделю, и мы сможем в случае неотложной нужды помочь нескольким несчастным. Правду ли я говорю, побратимы?
— Гм, да оно-то правда, разумеется, так, так! — послышалось со всех сторон.
Только в углу возле двери угрюмо молчал Прийдеволя и недовольно ворчал Сень Басараб:
— Хорошо ему, городскому человеку, говорить о взносах! Ну-ка попробуйте: найдете ли во всем Бориславе десяток таких, которые захотят вам давать эти взносы!
— Ну, — живо ответил на это Бенедя, — это уж ты, побратим, так себе, на ветер говоришь. Вот нас здесь двенадцать человек, и я думаю, что каждый из нас с радостью на это согласится.
— Согласимся, согласимся! — загудели некоторые из побратимов.
— Только нужно хорошенько обсудить, для чего будут собираться эти деньги и что с ними делать, — медленно проговорил Андрусь.
— Ну конечно, сейчас же и обсудим! — подхватил Стасюра.
— Э, нет, — сказал Бенедя. — Прежде всего нужно знать, будем ли мы вообще собирать складчину или нет. Здесь, вижу, некоторые побратимы недовольны: хотели бы, чтобы все осталось так, как было…
— А ты не крути! — перебил его почти гневно Матий, который до сих пор молча сидел возле Андруся, вначале как будто думая о каких-то посторонних вещах, но чем дальше, тем с большим интересом и вниманием прислушиваясь ко всему, о чем говорилось в хате. — Ты не спрашивай, приятно ли кому или неприятно это слышать. Знаешь что-то хорошее, разумное и для всех полезное, так выезжай с ним на «площадь», да и режь «просто с моста». Если увидим, что твой совет лучше других, то примем его, а если хуже, ну, тогда можешь просить прощения, что глупостями у нас время отнимаешь!
После такого неприятного поощрения Бенедя начал говорить «просто с моста».
— Ведь вы знаете, — начал он, — что если добиваться облегчения путем взаимопомощи, то нужно будет все изменить, чтобы все было не так, как до сих пор. Метки всякие, зарубки — в сторону, убийства — в сторону… (При этих словах Бенеде показалось, что лихорадочно пылающие глаза Прийдеволи метнулись на него из темного угла и обжигают ему лицо своим острым, горячим взглядом, и он вспыхнул и опустил голову.) Совсем с иными словами нужно идти к людям. Не месть им показывать, а спасение. Разумеется, кривды и злодейства не укрывать, но направлять людей на то, чтобы они объединялись, потому что в одиночку рабочий против богачей и силачей не устоит, а все, если соберутся вместе, скорей смогут устоять.
— Смогут устоять? — снова отозвался недоверчивый Сень. — Хотел бы я знать, как смогут устоять? Заставят богачей больше за работу платить, что ли?
— А что же, не могли бы заставить? — подхватил Бенедя. — А ну если бы все сговорились и сказали: не выйдем на работу, пока нам не увеличат плату! Что тогда богачи сделали бы?
— А! И в самом деле! Вот хорошая мысль! — воскликнули побратимы в один голос. Даже лицо Андруся немного прояснилось.
— Что сделали бы? — ответил Сень. — Собрали бы со всего света рабочих, а нас выгнали бы.