Стихотворения и поэмы. Рассказы. Борислав смеется
Шрифт:
— А какое же это может быть дело? — спрашивали нефтяники.
— Вот как я это понимаю, — сказал Бенедя. — Как видите, теперь паны уж очень хорошо убедились, что нас много, что голод сгоняет все больше рабочих в Борислав, и они не спрашивают, можно ли нам прокормиться, а все снижают и снижают нам плату. И не перестанут снижать, пока мы не напомним о себе.
— Эге, разве мы не напоминали? Чему это поможет?
— Стойте, погодите, я скажу вам, как надо напоминать! Это верно, что говорить с ними — по-хорошему или с угрозой — бесполезно: не послушают. Тут нужно не угрожать, а сделать так, чтобы они
Нефтяники далее рты разинули от удивления, услыхав такой совет.
— Вот те на! Да как же это бросить работу?!
— На время, на время, пока хозяева плату не увеличат.
— А не долго ли ждать придется?
— Ну, очень долго не придется. Ведь вы только подумайте: хозяева позаключали с разными купцами контракты — в такой-то срок доставить столько-то воску, столько-то нефти. Ну, а если в срок не доставят, то им убыток будет в десять раз больше, чем прибавка к плате. А сами они в шахты не полезут. Может быть, и продержатся несколько дней, а потом все-таки вынуждены будут к нам «прийти и поклониться».
— Как бы не так! Они наберут новых рабочих!
Га, нужно так сделать, чтобы не набрали! Разослать людей по всем окрестным селам с таким наказом: чтобы до поры до времени никто не шел в Борислав, потому что там вот то-то и то-то делается.
— А если мазуров [159] приведут?
— Не пускать! Уговором или силой, но не пускать.
— Гм, да это, пожалуй, можно. Но на что мы будем жить во время этой забастовки?
— Вот для этого я и думал устроить такую главную кассу.
159
Мазуры — польские крестьяне в Западной Галиции.
— А хозяева сговорятся и хлеба не подвезут, заставят нас голодать.
— А мы и покупать у них не будем. Когда у нас будут свои деньги, мы сами привезем из города, да еще и подешевле.
— И ты думаешь, что это поможет, что повысят плату?
— Я думаю, что должны, если только мы будем твердо держаться.
— Но для того, чтобы прокормить такую массу народа, нужна огромная сумма денег!
— На время забастовки можно будет часть людей отправить в села или в город куда-ни-будь на другие предприятия, чтобы легче было. К тому же не следует приниматься за такое большое дело, пока у нас не будет достаточно денег, чтобы продержаться хотя бы неделю. И прежде чем начинать, нужно все наладить как следует, и своих людей по селам разослать, и хлеба достать, и всего. Ну, да об этом еще будет время поговорить. Теперь скажите: согласны ли вы на то, чтобы у нас были кассы — и участковые и главная касса?
— Согласны! Согласны!
— А с тем согласны, чтобы две трети оставались в участковых кассах, а одна треть чтобы шла в главную кассу?
— Нет, пускай две трети идут
— А в управление главной кассы, я полагаю, надо выбрать троих человек, таких, которых вы хорошо знаете и которым можете доверить. А главное, чтобы касса хранилась у такого человека, который имеет здесь свое хозяйство.
— Эге, а где же мы здесь такого найдем, если все мы пришлые, бедные?
— Я знаю такого человека — старого Матия, у него здесь своя хата. Я полагаю, что лучше всего кассу у него поместить. И нужно, чтобы каждый сборщик мог в любое время прийти и пересчитать, сколько денег есть в кассе и откуда они получены, и оповестить об этом своих людей. Два других могли бы еженедельно ходить по кошарам и собирать деньги. В таком случае можно было бы надеяться, что никто никого не обманет, никто наших денег не присвоит. Согласны вы на это?
— Согласны! Согласны!
— А где он, этот Матий? Хотим поглядеть на него! — закричали те, которые не знали Матия.
Матий влез на камень и поклонился миру.
— Ты кто такой есть? — закричали ему.
— Нефтяник, люди добрые.
— У тебя есть своя хата?
— Своя не своя, а так, как бы и своя. Моей невестки хата, да она в прислугах, не живет здесь.
— А согласен ты, чтобы у тебя была наша касса и чтобы ты отвечал нам за нее?
— Как перед своей совестью, так и перед вами. Если ваша воля на то, я готов послужить миру. Ну да, впрочем, половина из вас знает меня.
— Знаем, знаем! — раздалось множества голосов. — Можно положиться на него!
— Ну, а кого же еще выбрать в кассиры? — спрашивали нефтяники.
— Выбирайте, кого сами знаете, а главное дело — таких, которые могли бы хорошо бегать, — ответил Бенедя.
— Будь ты!
— Нет, я не могу, здоровьем слабоват, как видите, да и занят слишком на работе — не смогу бегать. А что смогу, то и без вашего избрания буду делать.
Затем Бенедя поблагодарил собравшихся за внимание и слез с камня. Начался шум и говор в толпе. К Бенеде протискивались рабочие, чтобы пожать ему руку, заглянуть ему в лицо и громким, искренним словом поблагодарить за добрый совет.
Между тем нефтяники быстро договорились выбрать двумя другими кассирами Прийдеволю и Сеня Басараба.
— Спасибо за избрание и за доверие! — крикнул Сень собранию. — Постараемся хорошо послужить нашему общему делу! А теперь, кто сколько может, прошу подкинуть по центу, по два, чтобы наша касса с самого начала не была пустой.
— Урра! По центу в кассу! — кричали рабочие.
— Давайте каждый по центу, каждый, — сказал Матий. — Когда подсчитаем, будем знать, сколько здесь нас.
Согласились и на это и, когда собрали деньги, насчитали тридцать пять ренских.
— Три с половиной тысячи пас собралось! — крикнул Сень Басараб. — В нашей кассе тридцать пять ренских! А трудно ли нам было внести такую сумму?!
— Бот что значит мир! — говорили меж собой нефтяники. — Верно кто-то сказал: мир плюнет по разу, так одного утопит!
Говор усилился, но это уже не был угрюмый, тревожный говор забитой, беспомощной массы, это был веселый шум пчел, для которых настала весна, и зацвели цветы, и ожила надежда на более счастливую жизнь.