Стихотворения и поэмы

Заболоцкий Николай Алексеевич

Бомбеев

А вы кто там, среди озер небес, Лежите, длинные, глазам наперерез?

Голоса

— Я облака большое очертанье. — Я ветра колыханье. — Я пар, поднявшийся из тела человека. — Я капелька воды не более ореха. — Я дым, сорвавшийся из труб. — А я животных суп. — Все вместе мы — сверкающие тучи, Собрание громов и спящих молний кучи.

Бомбеев

А вы, укромные, как шишечки и нити. Кто вы, которые под кустиком сидите?

Голоса

— Мы глазки жуковы. — Я гусеницын нос. — Я возникающий из семени овес. — Я дудочка души, оформленной слегка. — Мы не облекшиеся телом потроха. — Я то, что будет органом дыханья. — Я сон грибка. — Я свечки колыханье. — Возникновенье глаза я на кончике земли. — А мы нули. — Все вместе мы — чудесное рожденье, Откуда ты свое ведешь происхожденье.

Бомбеев

Покуда мне природа спину давит, Покуда мне она свои загадки ставит, Я

разыщу, судьбе наперекор, Своих отцов, и братьев, и сестер.

1. Приглашение на пир

Когда обед был подан и на стол Положен был в воде вареный вол, И сто бокалов, словно сто подруг, Вокруг вола образовали круг, Тогда Бомбеев вышел на крыльцо И поднял кверху светлое лицо, И, руки протянув туда, где были рощи, Так произнес: «Вы, деревья, императоры воздуха, Одетые в тяжелые зеленые мантии, Расположенные по всей длине тела В виде кружочков, и звезд, и коронок! Вы, деревья, бабы пространства, Уставленные множеством цветочных чашек, Украшенные белыми птицами-голубками! Вы, деревья, солдаты времени, Утыканные крепкими иголками могущества, Укрепленные на трехэтажных корнях И других неподвижных фундаментах! Одни из вас, достигшие предельного возраста, Черными лицами упираются в края атмосферы И напоминают мне крепостные сооружения, Построенные природой для изображения силы. Другие, менее высокие, но зато более стройные, Справляют по ночам деревянные свадьбы, Чтобы вечно и вечно цвела природа И всюду гремела слава ее. Наконец, вы, деревья-самовары, Наполняющие свои деревянные внутренности Водой из подземных колодцев! Вы, деревья-пароходы, Секущие пространство и плывущие в нем По законам древесного компаса! Вы, деревья-виолончели и деревья-дудки, Сотрясающие воздух ударами звуков, Составляющие мелодии лесов и рощ И одиноко стоящих растений! Вы, деревья-топоры, Рассекающие воздух на его составные И снова составляющие его для постоянного равновесия! Вы, деревья-лестницы Для восхождения животных на высшие пределы воздуха! Вы, деревья-фонтаны и деревья-взрывы, Деревья-битвы и деревья-гробницы, Деревья-равнобедренные треугольники и деревья сферы, И все другие деревья, названья которых Не поддаются законам человеческого языка,— Обращаюсь к вам и заклинаю вас: Будьте моими гостями».

2. Пир в доме Бомбеева

Лесной чертог блистает, как лампада, Кумиры стройные стоят, как колоннада, И стол накрыт, и музыка гремит, И за столом лесной народ сидит. На алых бархатах, где раньше были панны, Сидит корявый дуб, отведав чистой ванны, И стуло греческое, на котором Зина Свивала волосы и любовалась завитушками, Теперь согнулося: на нем сидит осина, Наполненная воробьями и кукушками. И сам Бомбеев среди пышных кресел Сидит один, и взор его невесел, И кудри падают с его высоких плеч, И чуть слышна его простая речь.

Бомбеев

Послушайте, деревья, речь, Которая сейчас пред вами встанет, Как сложенная каменщиком печь. Хвала тому, кто в эту печь заглянет, Хвала тому, кто, встав среди камней, Уча другого, будет сам умней. Я всю природу уподоблю печи. Деревья, вы ее большие плечи, Вы ребра толстые и каменная грудь, Вы шептуны с большими головами, Вы императоры с мохнатыми орлами, Солдаты времени, пустившиеся в путь! А на краю природы, на границе Живого с мертвым, умного с тупым, Цветут растений маленькие лица, Растет трава, похожая на дым. Клубочки спутанные, дудочки сырые, Сухие зонтики, в которых налит клей, Все в завитушках, некрасивые, кривые, Они ползут из дырочек, щелей, Из маленьких окошечек вселенной Сплошною перепутанною пеной. Послушайте, деревья, речь О том, как появляется корова. Она идет горою, и багрова Улыбка рта ее, чтоб морду пересечь. Но почему нам кажется знакомым Всё это тело, сложенное комом, И древний конус каменных копыт, И медленно качаемое чрево, И двух очей, повернутых налево, Тупой, безумный, полумертвый быт? Кто, мать она? Быть может, в этом теле Мы, как детеныши, когда-нибудь сидели? Быть может, к вымени горячему прильнув, Лежали, щеки шариком надув? А мать-убийца толстыми зубами Рвала цветы и ела без стыда, И вместе с матерью мы становились сами Убийцами растений навсегда? Послушайте, деревья, речь О том, как появляется мясник. Его топор сверкает, словно меч, И он к убийству издавна привык. Еще растеньями бока коровы полны, Но уж кровавые из тела хлещут волны, И, хлопая глазами, голова Летит по воздуху, и мертвая корова Лежит в пыли, для щей вполне готова, И мускулами двигает едва. А печка жизни всё пылает. Горит, трещит элементал, И человек ладонью подсыпает В мясное варево сияющий кристалл. В желудке нашем исчезают звери, Животные, растения, цветы, И печки-жизни выпуклые двери, Для наших мыслей крепко заперты! Но что это? Я слышу голоса!

Зина

Как вспыхнула заката полоса!

Бомбеев

Стоит Лесничий на моем пороге.

Зина

Деревья плачут в страхе и тревоге!

Лесничий

Я жил в лесу внутри избушки, Деревья цифрами клеймил, И вдруг Бомбеев на опушке В лесные трубы затрубил. Деревья, длинными главами Ныряя в туче грозовой, Умчались в поле. Перед нами Возникнул хаос мировой. Бомбеев, по какому праву, Порядок мой презрев, Похитил ты дубраву?

Бомбеев

Здесь я хозяин, а не ты, И нам порядок твой не нужен: В нем людоедства страшные черты.

Лесничий

Как к людоедству ты неравнодушен! Однако за столом, накормлен и одет, Ужель ты сам не людоед?

Бомбеев

Да, людоед я, хуже людоеда! Вот бык лежит — остаток моего обеда. Но над его вареной головой Клянусь: окончится разбой, И правнук мой среди домов и грядок Воздвигнет миру новый свой порядок.

Лесничий

А ты подумал ли о том, Что в вашем веке золотом Любой комар, откладывая сто яичек в сутки, Пожрет и самого тебя, и сад, и незабудки?

Бомбеев

По азбуке читая комариной, Комар исполнится высокою доктриной.

Лесничий

Итак, устроив пышный пир, Я вижу: мыслью ты измерил целый мир, Постиг планет могучее движенье, Рожденье звезд и их происхожденье, И весь порядок жизни мировой Есть только беспорядок пред тобой! Нет, ошибся ты, Бомбеев, Гордой мысли генерал! Этот мир не для злодеев, Ты его оклеветал. В своем ли ты решил уме, Что жизнь твоя равна чуме, Что ты, глотая свой обед, Разбойник есть и людоед? Да, человек есть башня птиц, Зверей вместилище лохматых, В его лице — миллионы лиц Четвероногих и крылатых. И много в нем живет зверей, И много рыб со дна морей, Но все они в лучах сознанья Большого мозга строят зданье. Сквозь рты, желудки, пищеводы, Через кишечную тюрьму Лежит центральный путь природы К благословенному уму. Итак, да здравствуют сраженья, И рев зверей, и ружей гром, И всех живых преображенье В одном сознанье мировом! И в этой битве постоянной Я, неизвестный человек, Провозглашаю деревянный, Простой, дремучий, честный век. Провозглашаю славный век Больших деревьев, длинных рек, Прохладных гор, степей могучих, И солнце розовое в тучах, А разговор о годах лучших Пусть продолжает человек. Деревья, вас зовет природа И весь простой лесной народ, И всё живое, род от рода Не отделяясь, вас зовет Туда, под своды мудрости лесной, Туда, где жук беседует с сосной, Туда, где смерть кончается весной, — За мной!

3. Ночь в лесу

Опять стоят туманные деревья, И дом Бомбеева вдали, как самоварчик. Жизнь леса продолжается, как прежде, Но всё сложней его работа. Деревья-императоры снимают свои короны, Вешают их на сучья, Начинается вращенье деревянных планеток Вокруг обнаженного темени. Деревья-солдаты, громоздясь друг на друга, Образуют дупла, крепости и завалы, Щелкают руками о твердую древесину, Играют на трубах, подбрасывают кости. Тут и там деревянные девочки Выглядывают из овражка, Хохот их напоминает сухое постукивание, Потрескивание веток, когда по ним прыгает белка, Тогда выступают деревья-виолончели, Тяжелые сундуки струн облекаются звуками, Еще минута, и лес опоясан трубами чистых мелодий, Каналами песен лесного оркестра. Бомбы ли рвутся, смеются ли бабочки — Песня всё шире да шире, И вот уж деревья-топоры начинают рассекать воздух И складывать его в ровные параллелограммы. Трение воздуха будит различных животных. Звери вздымают на лестницы тонкие лапы, Вверх поднимаются к плоским верхушкам деревьев И замирают вверху, чистые звезды увидев. Так над землей образуется новая плоскость: Снизу — животные, взявшие в лапы деревья, Сверху — одни вертикальные звезды. Но не смолкает земля. Уже деревянные девочки Пляшут, роняя грибы в муравейник. Прямо над ними взлетают деревья-фонтаны, Падая в воздух гигантскими чашками Струек. Дале стоят деревья-битвы и деревья-гробницы, Листья их выпуклы и барельефам подобны. Можно здесь видеть возникшего снова Орфея, В дудку поющего. Чистою лиственной грудью Здесь окружают певца деревянные звери. Так возникает история в гуще зелёных Старых лесов, в кустарниках, ямах, оврагах, Так образуется летопись древних событий, Ныне закованных в листья и длинные сучья. Дале — деревья теряют свой очертанья, и глазу Кажутся то треугольником, то полукругом — Это уже выражение чистых понятий, Дерево Сфера царствует здесь над другими. Дерево Сфера — это значок беспредельного дерева. Это итог числовых операций. Ум, не ищи ты его посредине деревьев: Он посредине, и сбоку, и здесь, и повсюду. 1933

СТИХОТВОРЕНИЯ, НЕ ВКЛЮЧЕННЫЕ В ОСНОВНОЕ СОБРАНИЕ

ПОХОД

Шинель двустворчатую гонит, В какую даль — не знаю сам, Вокзалы встали коренасты, Воткнулись в облако кресты, Свертелась бледная дорога, Шел батальон, дышали ноги Мехами кожи, и винтовки — Стальные дула обнажив — Дышали холодом. Лежит, Она лежит — дорога хмурая, Дорога бледная моя. Отпали облака усталые, Склонились лица тополей,— И каждый помнит, где жена, Спокойствием окружена, И плач трехлетнего ребенка, В стакане капли, на стене — Плакат войны: война войне. На перевале меркнет день, И тело тонет, словно тень, И вот казарма встала рядом Громадой жирных кирпичей — В воротах меркнут часовые, Занумерованные сном. И шел, смеялся батальон, И по пятам струился сон, И по пятам дорога хмурая Кренилась, падая. Вдали Шеренги коек рисовались, И наши тени раздевались, И падали… И снова шли… Ночь вылезала по бокам. Надув глаза, легла к ногам, Собачья ночь в глаза глядела, Дышала потом, тяготела На головах… Мы шли, мы шли… В тумане плотном поутру Труба, бодрясь, пробила зорю, И лампа, споря с потолком, Всплыла оранжевым пятном,— Еще дымился под ногами Конец дороги, день вставал, И наши тени шли рядами По бледным стенам — на привал. <1927>