Стихотворения и поэмы

Творчество Николая Заболоцкого еще каких-нибудь десять лет назад было известно лишь немногим любителям современной поэзии. В двадцатые годы Н. Заболоцкий отдал щедрую дань так называемому «левому» искусству, — на его первом сборнике «Столбцы» лежала печать формального экспериментаторства и «отстраненного» изображения действительности. С тех пор «Столбцы» не переиздавались, а значительное число произведений, написанных Заболоцким на рубеже двадцатых и тридцатых годов, вообще не появилось в печати при жизни автора.

Мучительно и трудно прокладывал себе новое русло талант поэта, преодолевая

возникший после «Столбцов» разлад с читателем. В записи, сделанной незадолго до смерти, Н. Заболоцкий как бы подвел итог своим размышлениям о пройденном пути: «Литература должна служить народу, это верно, но писатель должен прийти к этой мысли сам, и притом каждый своим собственным путем, преодолев на опыте собственные ошибки и заблуждения». [1]

В тридцатые годы Н. Заболоцкий обратился к теме природы. Его поэзия все больше проникалась напряженной мыслью, стремлением постичь сложную диалектику разнообразных связей человека — мыслителя и творца — с породившим и окружающим его миром. Иные из попыток поэта уловить эти связи оказались путаными и наивными («Торжество земледелия»), иные грешили рационализмом и риторикой, однако в творчестве Н. Заболоцкого (если брать его в целом) произошел очевидный сдвиг. В его даровании обнаружились новые грани, на палитре появились свежие краски. Этот плодотворный процесс не остановило даже то, что в 1938 году Н. Заболоцкий разделил участь многих безвинно пострадавших людей и лишь через несколько лет вернулся к творческой работе.

В своем послевоенном творчестве поэт еще шире раздвинул границы своего поэтического мира. В его стихах стал полноценно, реалистически вырисовываться облик беззаветных тружеников, из чьих усилий слагался великий подвиг народа-созидателя.

Атмосфера, сложившаяся в литературе в результате принятого партией курса на восстановление ленинского стиля руководства страной, вызвала у Н. Заболоцкого огромный творческий подъем. Как и многие поэты старшего поколения — Н. Асеев, В. Луговской, Л. Мартынов, — он переживает своего рода «второе рождение». «Однажды он сказал мне, — вспоминает поэт Б. Слуцкий о последних месяцах жизни Заболоцкого, — что находится в состоянии особого подъема, когда все начатое завершается и когда новые большие замыслы обступают со всех сторон. В немногие месяцы были написаны многие десятки стихотворений. А ведь обычно Николай Алексеевич писал скупо и редко». [2]

Разнообразие тематики, идейная глубина, живописность и классическая ясность последних произведений Н. Заболоцкого вызвали все возрастающий интерес к его творчеству и у читателей, и у критики, до тех пор не баловавшей его вниманием.

Николай Алексеевич Заболоцкий родился 24 апреля 1903 года под Казанью, на ферме, где его отец был агрономом.

Вятский крестьянин по происхождению, Алексей Агафонович Заболотский (поэт несколько изменил написание своей фамилии) на казенную стипендию окончил Казанское сельскохозяйственное училище. «По своему воспитанию, нраву и характеру работы он стоял где-то на полпути между крестьянством и тогдашней интеллигенцией, — вспоминал поэт в автобиографическом очерке „Ранние годы“. — Не столь теоретик, сколь убежденный практик, он около 40 лет проработал с крестьянами, разъезжая по полям своего участка, чуть ли не треть уезда перевел с трехполья на многополье и уже в советское время шестидесятилетним стариком был чествуем как герой труда, о чем и до сих пор в моих бумагах хранится немудрая уездная грамота». [3]

Мать поэта Лидия Андреевна Дьяконова — школьная учительница из уездного города Нолинска. В семье было шестеро детей.

В 1910 году семья перебралась на родину отца — в Уржумский уезд Вятской губернии, где А. А. Заболотский получил место агронома в небольшом селе Сернур.

«Мои первые неизгладимые впечатления природы связаны с этими местами, — вспоминал поэт. — Вдоволь наслушался я там соловьев, вдоволь насмотрелся закатов и всей целомудренной прелести растительного мира. Свою сознательную жизнь я почти полностью прожил в больших городах, но чудесная природа Сернура никогда не умирала в моей душе и отобразилась во многих моих стихотворениях». [4]

Н. Заболоцкий был старательным учеником сельской начальной школы, где окончил три класса. Однако его истинным наставником и воспитателем стал книжный шкаф отца. Рядом с заботливо собранными, хотя и не так уж часто листаемыми самим хозяином томиками русских классиков (приложениями к популярному журналу «Нива») красовалось наивно-поучительное, вырезанное из календаря изречение о пользе книг. «Здесь, около книжного шкафа… я навсегда выбрал себе профессию и стал писателем, сам еще не вполне понимая смысл этого большого для меня события», [5] — вспоминает поэт.

В 1913 году, когда Н. Заболоцкий отправился сдавать экзамены в реальное училище города Уржума, он уже писал стихи.

Несмотря на то что Уржум находился в 180 километрах от железной дороги и мог показаться городом только по контрасту с Сернуром, оборудование училища находилось на высоком уровне. Были кабинеты по физике и химии, класс для рисования с отдельными мольбертами для каждого ученика и копиями античных скульптур. Недаром «живопись была предметом всеобщего увлечения», [6] а сам Н. Заболоцкий на всю жизнь пристрастился к ней.

Не только в «Ранних годах» самого поэта, но и в воспоминаниях его однокашника М. И. Касьянова [7] мы находим благодарные отзывы о некоторых учителях, в особенности об историке В. П. Спасском.

Реалисты участвовали в любительских постановках пьес и даже опер. Стихотворные увлечения и опыты объединяли Н. Заболоцкого с несколькими товарищами, которые, по воспоминаниям Касьянова, издавали рукописный журнал.

Очерк поэта «Ранние годы» обрывается на годах первой мировой войны. Оставленная же им автобиография скупо повествует о последующем, несравненно более важном для его формирования как человека и поэта, времени: «Первые годы революции я встретил 14–15-летним мальчиком. В городе появилось много новой интеллигенции. Были и столичные люди — музыканты, учителя, актеры. Некоторые из них поощряли мои литературные опыты, советовали больше работать, ехать в центр. Намерение сделаться писателем окрепло во мне. Весной 1920 года я окончил школу и осенью приехал в Москву, где был принят на 1-й курс историко-филологического факультета 1-го Московского университета. Однако устроиться в Москве мне не удалось, и в августе 1921 года я уехал в Ленинград и поступил в Педагогический институт им. Герцена по отделению языка и литературы… Жил в студенческом общежитии. Много писал, подражая то Маяковскому, то Блоку, то Есенину. Собственного голоса не находил. Считался способным студентом и одно время даже думал посвятить себя всецело науке. Но привязанность к поэзии оказалась сильнее…

В 1925 году я окончил институт. За моей душой была объемистая тетрадь плохих стихов, мое имущество легко укладывалось в маленькую корзинку. В 1926 году я был призван в армию. Военную службу я отбывал в Ленинграде, на Выборгской стороне, в команде краткосрочников 59-го стрелкового полка 20-й пехотной дивизии. Наша большая стенгазета, в редакцию которой я входил, считалась лучшей стенгазетой в округе. В 1927 году я сдал экзамены на командира взвода и был уволен в запас». [8]

В воспоминаниях М. И. Касьянова можно найти некоторые подробности короткого пребывания Заболоцкого в Москве. Необходимость как-то обеспечить себе существование заставила однокашников поступить и на медицинский факультет, где можно было получить продовольственный паек. «.. Вечера мы делили между посещениями театров, Политехнического музея, кафе поэтов… В театры нам удавалось ходить редко, финансы наши этого нам не позволяли; разве что иногда посчастливится проникнуть зайцами, но обычно уже на второе действие. Николаю, да и мне, особенно нравился театр Мейерхольда. Большое впечатление на нас произвели „Зори“ Э. Верхарна, когда в последнем действии актер, вместо полагающегося по ходу действия монолога, зачитал свежую фронтовую сводку о взятии Перекопа… В Политехнический музей мы ходили на различные диспуты и на литературные вечера. Там мы не раз слушали Брюсова, читавшего свои новые стихи. Бывали мы и на вечерах пролетарских поэтов: В. Кириллова, М. Герасимова, А. Гастева. Очень часто выступал там В. В. Маяковский… Гораздо чаще, чем в Политехническом музее, мы бывали в кафе поэтов „Домино“ на Тверской… Царили в кафе поэтов тогда имажинисты во главе с Вадимом Шершеневичем… Часто бывал в кафе Сергей Есенин…»