Стихотворения и поэмы
Шрифт:
(«Деревня», 1927)
Резко противоположны функции образов «неслышно ушедшей» из залитой электрическим светом избы сказки — у Н, Клюева и заколоченной церкви, где, как «стая мертвых ведем», спасаются летучие мыши, — у Н. Заболоцкого. Соха для автора «Торжества земледелия» — «ветхий гад». Старая деревня у Заболоцкого рисуется в гиперболически мрачном, отнюдь не в идиллическом, как то было у Н. Клюева, свете:
Шесты таинственные зыбок Хрипели, как пустая кость, Младенцы спали без улыбок, Блохами съедены насквозь.Особенно тяжко приходится в этом мире животным. Вот монолог коня:
Солдат,К. Циолковский утверждал, что в будущем, овладев величайшими источниками энергии, человечество сердобольно прекратит само существование на Земле тех животных, в ком можно предполагать присутствие сравнительно высоко развитой нервной деятельности и хотя бы слабое осознание тягот существования. Солдату же, герою поэмы Заболоцкого, мерещится мир, в котором люди, освободив животных от ярма, преобразуют сами «лачуги» их сознания, а в стихотворении «Школа жуков» рисуется даже фантастическая картина того, как сто энтузиастов согласились уступить свой мозг, «чтоб сияло животных разумное царство»: «Вот добровольная расплата человечества со своими рабами! Лучшая жертва, которую видели звезды!»
Резкие нападки критики вызвала сама условность поэмы «Торжество земледелия», хотя, по верному замечанию В. Каверина, стоит положить рядом «Фауста» Гете — «и сразу станет видно, откуда идет это стремление взглянуть на мир глазами батрака, коня, предков, кулака, сохи, животных, солдата, тракториста. И духовный и материальный мир природы глубоко задет этим духом преображения, этим спором человека с природой, этим стремлением человека преобразить и подчинить ее». [29] Исключив в дальнейшем из последней главы некоторые строфы, позволявшие думать, будто мечта Солдата о равноправии животных чуть ли уже не осуществлена, Н. Заболоцкий существенно изменил звучание поэмы. Картина будущего, нарисованная Солдатом, остается фантастикой. Все еще только начинается: как предвестник великих перемен, «вылез трактор, громыхая, прорезав мордою века»:
29
В. Каверин. Рукопись статьи о Н. Заболоцком. Хранится в архиве семьи Заболоцкого.
При всей утопичности поэмы, есть своя, верно уловленная поэтом закономерность в том, что раскрепощаемый от рабского труда человек новым, мудрым, проницательным взглядом смотрит на природу.
Поэт не раз обращался к темам, в какой-то мере аналогичным теме своей первой поэмы. Так, с первой ее главой («Беседа о душе») явственно перекликается стихотворение «Отдыхающие крестьяне», где подчеркнуто наивные, сознательно огрубленные в поэме рассуждения деревенских жителей о «высоких материях» переданы уже в другой интонации:
…Привязанные к хатам, Они глядят на этот мир, Обсуждают, что такое атом, Каков над воздухом эфир. И скажет кто-нибудь, печалясь, Что мы, пожалуй, не цари, Что наверху плывут, качаясь, Миров иные кубари. Гром мечут, искры составляют, Живых растеньями питают, А мы, приклеены к земле, Сидим, как птенчики в дупле.«Задумчивая
Своеобразно выражена эта мысль в поэме «Безумный волк» (1931). Эта поэма начинается разговором волка с медведем:
Медведь
…Скажи мне, волк, откуда появилось У зверя вверх желание глядеть? Не лучше ль слушаться природы, Глядеть лишь под ноги да вбок, В людские лазать огороды, Кружиться около дорог?Волк
…Желаю знать величину вселенной И есть ли волки наверху! А на земле я, точно пленный, Жую овечью требуху.Этот конфликт пытливой мысли с убежденным самодовольством, как феникс, воскресает даже в утопическом «новом лесу», где волки — инженеры, врачи, музыканты, математики — собираются славить погибшего, «безумца волка», пытавшегося овладеть всеми тайнами природы и взлететь в небо. Похваляющийся тем, что «нет таких мучительных загадок, которых мы распутать не могли б», волк-студент от имени своих товарищей корит председателя собрания зверей за снисходительность к «нелепым мечтам»:
Подумай сам, возможно ли растенье В животное мечтою обратить, Возможно ль полететь земли произведенью И тем себе бессмертие купить?Но председатель отвечает мудрым предостережением — не ставить границ возможному развитию:
Мечты Безумного нелепы, Но видит каждый, кто не слеп: Любой из нас, пекущих хлебы, Для мира старого нелеп.Напряженными раздумьями о природе полны третья поэма Н. Заболоцкого «Деревья» (1933) и примыкающее к ней большое стихотворение «Лодейников», к которому автор возвращался в течение многих лет. Герой «Деревьев» Бомбеев и Лодейников очень близки друг к другу своим напряженным «всматриванием» в природу:
Бомбеев
— А вы, укромные, как шишечки и нити, Кто вы, которые под кустиком сидите?Голоса
— Мы глазки Жуковы. — Я гусеницын нос. — Я возникающий из семени овес. — Я дудочка души, оформленной слегка. — Мы не облекшиеся телом потроха. — Я то, что будет органом дыханья. — Я сон грибка. — Я свечки колыханье. — Возникновенье глаза я на кончике земли. — А мы нули. — Все вместе мы — чудесное рожденье, Откуда ты свое ведешь происхожденье.Не только этот многоголосый диалог снова заставляет нас вспомнить о «Фаусте» с его «хоровыми» сценами, но и владеющее героями желание преодолеть свое разъединение с природой, прильнув, подобно гетевскому герою, к ее бездонным ключам. В их душе, выражаясь словами из первой редакции «Лодейникова», «идет сраженье природы, зренья и науки». И пока они бьются над тем, как соединить между собой «таинства природы», «красавец Соколов» так же презрительно дивится их неразумию, как медведь потешался над безумным волком.