Казалось мне, что песня спетаСредь этих опустелых зал.О, кто бы мне тогда сказал,Что я наследую все это:Фелицу, лебедя, мостыИ все китайские затеи,Дворца сквозные галереиИ липы дивной красоты.И даже собственную тень,Всю искаженную от страха,И покаянную рубаху,И замогильную сирень.1959
* * *
Это и не старо, и не ново,Ничего нет сказочного тут.Как Отрепьева и Пугачева,Так меня тринадцать лет клянут.Неуклонно, тупо и жестокоИ неодолимо, как гранит,От Либавы до ВладивостокаГрозная анафема гремит.1959
* * *
И
юностью манит, и славу сулит,Так снова со мной сатана говорит:«Ты честью и кровью платила своейЗа пять неудачно придуманных дней,За то, чтобы выпить ту чашу до дна,За то, чтобы нас осветила луна,За то, чтоб присниться друг другу опять,Я вечность тебе предлагаю, не пятьДо света тянувшихся странных бесед.Ты видишь – я болен, растерзан и сед,Ты видишь, ты знаешь – я так не могу».Я руку тогда протянула врагу,Но он превратился в гранатовый куст,И был небосклон над ним огнен и пуст.Горы очертания – полночь – луна,И снова со мной говорит сатана,И, черным крылом закрывая лицо,Заветное мне возвращает кольцо.Но стонет и молит: «Ты мне суждена,О, выпей со мною хоть каплю вина».К чему эти крылья и это вино, —Я знаю тебя хорошо и давно,И ты – это просто горячечный бредШестой и не бывшей из наших бесед.1960
* * *
Другие уводят любимых, —Я с завистью вслед не гляжу.Одна на скамье подсудимыхЯ скоро полвека сижу.Вокруг пререкания и давкаИ приторный запах чернил.Такое придумывал КафкаИ Чарли изобразил.И в тех пререканьях важных,Как в цепких объятиях сна,Все три поколенья присяжныхРешили: виновна она.Меняются лица конвоя,В инфаркте шестой прокурор…А где-то темнеет от знояОгромный небесный простор,И полное прелести летоГуляет на том берегу…Я это блаженное «где-то»Представить себе не могу.Я глохну от зычных проклятий,Я ватник сносила дотла.Неужто я всех виноватейНа этой планете была?1960
ПОЗДНИЙ ОТВЕТ
М. И. Цветаевой
Белорученька моя, чернокнижница…Невидимка, двойник, пересмешник,Что ты прячешься в черных кустах,То забьешься в дырявый скворечник,То мелькнешь на погибших крестах,То кричишь из Маринкиной башни:«Я сегодня вернулась домой.Полюбуйтесь, родимые пашни,Что за это случилось со мной.Поглотила любимых пучина,И разрушен родительский дом».Мы с тобою сегодня, Марина,По столице полночной идем,А за нами таких миллионы,И безмолвнее шествия нет,А вокруг погребальные звоныДа московские дикие стоныВьюги, наш заметающей след.Март 1940
НАС ЧЕТВЕРО
Комаровские наброски
Ужели и гитане гибкойВсе муки Данта суждены.О.М.Таким я вижу облик Ваш и взгляд.Б.П.О, Муза Плача.М.Ц.…И отступилась я здесь от всего,От земного всякого блага.Духом, хранителем «места сего»Стала лесная коряга.Все мы немного у жизни в гостях,Жить – этот только привычка.Чудится мне на воздушных путяхДвух голосов перекличка.Двух? А еще у восточной стены,В зарослях крепкой малины,Темная, свежая ветвь бузины…Это – письмо от Марины.1961
ВЫХОД КНИГИ
(Из цикла «Тайны ремесла»)
Тот день всегда необычаен.Скрывая скуку, горечь, злость,Поэт – приветливый хозяин,Читатель – благосклонный гость.Один ведет гостей в хоромы,Другой – под своды шалаша,А третий – прямо в ночь истомы,Моим – и дыба хороша.Зачем, какие и откудаИ по дороге в никуда,Что их влечет – какое чудо,Какая черная звезда?Но всем им несомненно ясно,Каких за это ждать наград,Что оставаться здесь опасно,Что это не Эдемский сад.А вот поди ж! Опять нахлынут,И этот час неотвратим…И мимоходом сердце вынутГлухим сочувствием своим.13 августа 1961Комарово
* * *
Если
б все, кто помощи душевнойУ меня просил на этом свете, —Все юродивые и немые,Брошенные жены и калеки,Каторжники и самоубийцы, —Мне прислали по одной копейке,Стала б я «богаче всех в Египте», —Как говаривал Кузмин покойный…Но они не слали мне копейки,А со мной своей делились силой,И я стала всех сильней на свете,Так, что даже это мне не трудно.1961
ПОСЛЕДНЯЯ РОЗА
Вы напишете о нас наискосок.
И. Бродский
Мне с Морозовою класть поклоны,С падчерицей Ирода плясать,С дымом улетать с костра Дидоны,Чтобы с Жанной на костер опять.Господи! Ты видишь, я усталаВоскресать, и умирать, и жить.Все возьми, но этой розы алойДай мне свежесть снова ощутить.1962
СЕВЕРНЫЕ ЭЛЕГИИ
Всё в жертву памяти твоей…
Пушкин
ПЕРВАЯ
Предыстория
Я теперь живу не там…
Пушкин
Россия Достоевского. ЛунаПочти на четверть скрыта колокольней.Торгуют кабаки, летят пролетки,Пятиэтажные растут громадыВ Гороховой, у Знаменья, под Смольным.Везде танцклассы, вывески менял,А рядом: «Henriette», «Basile», «Andre»И пышные гроба: «Шумилов-старший».Но, впрочем, город мало изменился.Не я одна, но и другие тожеЗаметили, что он подчас умеетКазаться литографией старинной,Не первоклассной, но вполне пристойной,Семидесятых, кажется, годов.Особенно зимой, перед рассветом,Иль в сумерки – тогда за воротамиТемнеет жесткий и прямой Литейный,Еще не опозоренный модерном,И визави меня живут – НекрасовИ Салтыков… Обоим по доскеМемориальной. О, как было б страшноИм видеть эти доски! Прохожу.А в Старой Руссе пышные канавы,И в садиках подгнившие беседки,И стекла окон так черны, как прорубь,И мнится, там такое приключилось,Что лучше не заглядывать, уйдем.Не с каждым местом сговориться можно,Чтобы оно свою открыло тайну(А в Оптиной мне больше не бывать…).Шуршанье юбок, клетчатые пледы,Ореховые рамы у зеркал,Каренинской красою изумленных,И в коридорах узких те обои,Которыми мы любовались в детстве,Под желтой керосиновою лампой,И тот же плюш на креслах…Все разночинно, наспех, как-нибудь…Отцы и деды непонятны. ЗемлиЗаложены. И в Бадене – рулетка.И женщина с прозрачными глазами(Такой глубокой синевы, что мореНельзя не вспомнить, поглядевши в них),С редчайшим именем и белой ручкой,И добротой, которую в наследствоЯ от нее как будто получила,Ненужный дар моей жестокой жизни…Страну знобит, а омский каторжанинВсе понял и на всем поставил крест.Вот он сейчас перемешает всеИ сам над первозданным беспорядком,Как некий дух, взнесется. Полночь бьет.Перо скрипит, и многие страницыСеменовским припахивают плацем.Так вот когда мы вздумали родитьсяИ безошибочно отмерив время.Чтоб ничего не пропустить из зрелищНевиданных, простились с небытьем.3 сентября 1940. ЛенинградОктябрь 1943. Ташкент
<ВТОРАЯ>
О десятых годах
Ты – победительница жизни,
И я – товарищ вольный твой.
Н. Гумилев
И никакого розового детства…Веснушечек, и мишек, и игрушек,И добрых тёть, и страшных дядь, и дажеПриятелей средь камешков речных.Себе самой я с самого началаТо чьим-то сном казалась или бредом,Иль отраженьем в зеркале чужом,Без имени, без плоти, без причины.Уже я знала список преступлений,Которые должна я совершить.И вот я, лунатически ступая,Вступила в жизнь и испугала жизнь.Она передо мною стлалась лугом,Где некогда гуляла Прозерпина.Передо мной, безродной, неумелой,Открылись неожиданные двери,И выходили люди и кричали:«Она пришла, она пришла сама!»А я на них глядела с изумленьемИ думала: «Они с ума сошли!»И чем сильней они меня хвалили,Чем мной сильнее люди восхищались,Тем мне страшнее было в мире житьИ тем сильней хотелось пробудиться.И знала я, что заплачу сторицейВ тюрьме, в могиле, в сумасшедшем доме,Везде, где просыпаться надлежитТаким, как я, – но длилась пытка счастьем.4 июля 1955Москва