Стихотворения и поэмы

Исаакян Аветик Саакович

Мгер, домой возвратясь, дяде вечером говорит: «Сасунские камни — словно ножи. Взгляни — Разодрали в клочки мои лапти они». Чинчхапорик молвил в сердцах: «Почини! Носил их не много дней!» Мгер заворчал и бесстрашно напряг На дядю он лук бровей. «От этого дэва скоро настанет беда, Он — бес исполинский, страшный вишап. Увещаньям не внемлет, не слышит угроз»,— В страхе большом Чинчхапорик молвил жене. И порешили: Так или эдак от Мгера себя упасти; Мгера, прочь прогоняя Из дома, из края, Направить по гибельному пути, Навек из Сасуна выгнать его. А Воробышка-крошку, сынка своего, Что в стенах монастырских Марута за грамотою сидел. Сделать властителем, чтобы наследовал он Земли Сасуна И

джоджанский трон. И вот снаряжают они Отрока Мгера, снеди ему дают. В Капуткох направляют, К отцу Хандут. «Твой дед престарелый, — Дядя сказал, — Не видел тебя долгий срок. Отправляйся, людей повидай, белый свет Исходи. Научись хоть чему-нибудь, сынок». В путь отправился Мгер, в Капуткох пришел, В землю деда пришел. В доме дедовском пробыл он ровно семь лет. Наездничал с дядьями он, По охотничьим взгорьям скакал на коне, Со старшими наравне В схватки вступал в латах, в броне. Но час настал, и скончался дед, И Тева-Торос, дядя старшой, Мгера позвал, с усмешкой сказал: «Глупый Мгер! Иль тебе не приходит на ум, Что в наследье ты б мог получить Сасун? Твой отец имел бурдюки, золотую в них россыпь храня, Он села, он долы, он грады имел, Меч-молнию, Огненного коня. Пристало ль тебе обивать, как бездомному, наш порог? Твой дядя добром овладел, расправляется с ним, А ты на чужбине совсем изнемог! Эй, сумасброд Джоджанц! Да не иссякнет твой дым!» Мгер тут вскочил и расправил грудь. Палицу — в руки, Под ноги — путь. Пошел и пришел в престольный Сасун. А как прибыл в Сасун — на колени он встал, Землю края родимого поцеловал И стрелою помчался в Арюцаберд, В старинный очаг Джоджанц. Он в замок отцовский под вечер вошел, Он, от гнева сгорая, речь с дядей повел: «Как ты князя Сасунского мог Заставить чужой обивать порог?» Еще говорил он, — Чинчхапорик Топнул о землю, взлетел Его грозный крик: «Проклятье тому, кто сирот Под крылом своим бережет!» Мгер за палицу взялся вмиг, Да рука на дядю не поднялась. Разъярился Чинчхапорик, Люто взревел И дубину взял, Мгера избил, из дому прогнал. Мгер обернулся, взбешен и яр, Да не послушалась снова рука, Сдержал он удар. И в путь он пошел, слезы горькие лил, Над могилой родителей плечи склонил, Попросил он прощенья, пошел он, — и вот Уж не видно ни взгорий сасунских, ни вод.

Глава вторая

И Мгер, обездоленный, голодом, жаждой томимый, Гонимый, Даль в глаза свои взял, Путь он под ноги взял, И пошел, и пришел в Чапахджура поля. И только пришел в Чапахджура поля, Увидел он: в летний, в полуденный зной Под сладостной тенью, под темной листвой Сидит богатей, сидит он с женой, Яичницу ест, попивает вино. «Привет! На здоровье! — Сказал ему Мгер. — Я голоден, дай-ка мне хлеба поесть». Промолвил богач: «Ступай в мое поле, работка там есть. Очисть от камней его да прополи. Попотей, хлеба дам, — голод свой утолишь». Мгер пришел к батракам, Глядит: батраки Ногтями упорной, сильной руки Камни выдергивают; их рука Поля очищает от сорняка. Встал Мгер на колени, и тяжек был труд: Лучи огневые, полдневные жгут, Согбенную спину покрыл ему пот. До вечера страждал в труде он, — и вот Вечер пришел. И он с батраками, понурый, в поту, В землянку, как в нору, должен был влезть И с ними гурьбою в потемках лежать. Кус черствого хлеба дали поесть, Подстилку дырявую дали поспать. И лег он на землю, и ноги поджал, Да очи смежить было невмочь. О житейских делах думал всю ночь Мгер Джоджанц: «Те, что знают лишь труд, — Всухомятку едят. Те, что бедных гнетут,— Сытно, сладко едят». И утро пришло; Батраки поднялись, За работу безропотно принялись. И терпел он день, и терпел он два, А на третий день По челу его пробежала тень; И на ум ему в этот час пришло: «Тут не жизнь, а смерть! Только смерть и зло! Я не воду, нет, в этом злом краю — Яд змеиный пью!» В руки палицу взял, Путь

он под ноги взял И пошел — и пришел он в город Востан, И к пекарю Мгер В услуженье пошел. Весь день он дрова да воду носил, И ночью работать уж не было сил: В ночь муку он просеивал, тесто месил, Склонялся к подушке… век еще не смежил, А уж вскакивал на ноги: Доля хлеба для Мгера была мала, И долю другую он взял со стола. Хозяин увидел, Сердито сказал: «Эй ты, ненасытный! Всё ты хочешь пожрать! Вишап из Сасуна! Чем же мне торговать?» У Мгера в очах тут огонь засверкал, И пекарь увидел и в страхе смолчал. Хлеба под замок пекарь убрал. Пальцем запоры Мгер отбивал, Хлеба поедал. Хозяин опять рассердился, сказал: «Мгер! Зачем ты замки отбиваешь, Хлеба поедаешь? Иль закона не знаешь? Хлеб чужой, не тебе предназначен он! Есть кара! Есть кара! И закон! Закон!» И Мгер тут стальными плечами пожал, Удивился, сказал: «Кара? Закон? Про какую твердишь вину? А это — закон? Я — трудную лямку тяну, Ты — вкушаешь сладость одну Да сколачиваешь казну!» И с мрачной душой в путь отправился Мгер. Из Востана дорога его увела. И вот подошел он к земле Латар, У какого-то встал села. И Мгеру работу дал старшина, Как батраку, за харчи, Велел с рассвета начать, Гонял его в поле под яростные лучи И в виноградники богача. Уж свет дневной уходил, Крестьянин поле скосил, Снопы увязал, сложил Заскирдовал на току Золотую пшеницу. Дорога гусана к скирдам привела. Лира гусана — череп вола. Три меж рогами струны Туго натянуты, прикреплены. Он отдал поклон, на сноп он присел, Он по струнам ударил и складно запел, Насущному хлебу он славу воспел. «Да славится хлеб — Благо народа! Нужнее, чем хлеб, Только свобода! Мы хлеборобам от чистой души Пожелаем долгие дни. Насыщают, питают мир Хлеборобы одни. И о вас мы поем, о том, Что труды ваши святы, поем. О хлебе святом поем, О свободе вашей поем». Пернатые стаи слетелись с небес, Защебетали кругом Их голоса. Взяли долю они, взвились в небеса. И князь появился — он полем владел, — Он половину пшеницы унес. А после и староста к току пришел, И лавочник к хлебу дорогу нашел. Мешками, в охапку пшеницу влекут, Они золотую пшеницу влекут. В счет побора, за долг, за налоги берут. Ничего не осталось крестьянину тут — Только зернышки на току. И как только всё это увидел Мгер, Не знал он, как пламень души превозмочь. Он ахал весь день, он ахал всю ночь, Думал, нахмурившись, Мгер: «Простолюдин под гнетом ярма Наполняет давильни и закрома, Чтобы стали еще полней Амбары князя и богачей. А сам он — голодный, а сам — не одет, Всё такой же нагой, как родился на свет». И Мгера позвал старшина, сказал: «Ну, подать свою подай, Подушную подать царю подай!» — «Какая тут подать? Пред кем я в долгу? Что за царь? Он мне в долг не давал, что он просит с меня?» — Так молвил отважный Мгер. Закричал старшина, и вот всё село Пришло — работники, батраки, На плечах у них змеи жгутов ременных, Дубинки в руках у них. «Вяжите, — сказал, — руки-ноги ему! В железо закуйте! Бросьте его В тюремную тьму!» «Эх, рабы скудоумные! Не защитой вы стали мне в этот час, А я с душегубом вашим борюсь! Оружие вы взяли, Пошли на меня, Как будто я — не за вас! Эй! В сторону все! Пускай старшина придет, Подать царю берет!» — Так вымолвил Мгер И великой твердыней Стоял.