Стихотворения и поэмы

Чиковани Симон Иванович

Лишь соловей, усевшись вдалеке, — единоличник в доле щекотливой, — трещит вовсю на сливовом сучке, весь истекая мленьем спелой сливы. Приморский ветер остужает грудь певца с огнем неугасимым в зеве, и руки вместе силятся сомкнуть разросшиеся тени и деревья. В сторонке, злобы доверху полна, клянет старуха век, что так напорист, и, отгоняя дали с полотна, вдали на всех парах проходит поезд.

2

Своя

печать на всем вечернем есть. Осмысленней с полудня солнца пламя. Закат, как свеженачатую десть, исписывает ширь полей лучами. Испариною вяжущей маис мог оттянуть бы час повечеренья, но полем с моря ходит легкий бриз, и вечер в ветре входит в испаренья и входит в лес. И он шумит вверху о старине и жалуется с дрожью: «Не чтут межи, обидели соху». Вдруг, изогнувшись, тополь помоложе выбрасывает ветру вслед аркан. Напрасный труд — времен не остановишь. Но целый лес, поддавшись на обман, встает за ним толпой, как на чудовищ. «Накрывшись общей шапкой облаков, куда вы строем ломитесь отсюда? Давайте людям топливо и кров, служите нам, не то вам будет худо». А лес в ответ: «Что толку от машин? Порубленные рощи, рельсы, шпалы. Баклан, где сесть, не сыщет мочажин, по росчисти сквозной летя устало. Осоки обезводевшую топь обвоют овдовевшие лягушки. И паровоз, вдали рассыпав дробь, приблизившись, обдаст дыханьем пушки. Косяк гусей взметнется в вышину. До Очамчир идет пути прокладка по жидкому когда-то зыбуну. Кому-кому, а нам ничуть не сладко».

3

Пастух пригнал быков на водопой. Речное устье клином входит в море. Топ по мосту, мычанье, разнобой. В деревне рядом — скрип ворот в затворе. Со дна реки на водяную гладь всплывает перевернутое стадо. Прощай тенями стланная кровать, — ходи кругом, когда уснуть бы надо. Гоня валы теченью вперекор, плывут быки. Звон колокола дальний сквозь дальний лай собак зовет на сбор, и плеск стоит в тенями стланной спальне, С такой природы пахарь бы хотел сорвать небес и облаков лохмотья, чтоб телом всем обнять ее предел и покорить, поспорив с ней в работе; чтоб вывесть ночь в просторы без болот, как буйволов. Слепней сгоняя с лядвей, уже в деревню с ревом входит скот, мыча как бы об августе и жатве. Нисходит ночь. Звезды вечерней ртуть зазыбилась. Такая тишь в просторе, что страх дохнуть. Такая тишь, что жуть встревожить поседелый мрамор моря. Лишь всплеску ненасытному не лень сосать песок. Лишь тополя предгорий, как девушки мегрельских деревень, толпясь вдали, спокойно сходят к морю. Такая ночь. Так вольно. Час такой. Теперь дано обняться в единенье звезде и лесу с пеною морской. Природе, натерпевшейся гонений, отныне обещается покой. В смарагды моря падают сапфиры, как будто ночь блаженной вязью слез связала сноп из всех сокровищ мира. Вдали вдоль моря гонит паровоз. 1933

22. Гидроплан и садовник. Перевод В. Державина

Песню услышали мы в отдаленье, медленно

двигались наши челны под колыбельное, полное лени пенье утихшей озерной волны. Гулкой трубою пропеллера грянув, с озера плавно взлетел гидроплан. Мысль понеслась за крылом гидроплана сквозь исчезающий тонкий туман. С чувством отрады я вспомнил о друге — сыне Колхиды, ведущем корабль. Крылья раскрыв, как громадные руки, тенью покрыл он озерную рябь. Как расцвела эта даль перед нами с зарубцевавшейся язвой болот! Вымощен пламенем, заткан тенями, падает вечер на зеркало вод. Вижу колхозников здешних владенья, рощи подернула теплая мгла. И шевельнулось во мне сожаленье, что моя юность не с ними прошла. Но, я подумал, на берег сойду я, и от росы будут ноги мокры. Снова я радость найду молодую, свежесть и цвет невозвратной поры. Бурей уходит от нас лихорадка. Благоуханьем просторы поя, вышла из топей к народу и сладко розой раскрылась Колхида моя. Сколько наград за усилия наши! Вот садоводы обходят сады. Как золотые тяжелые чаши, в руки из рук переходят плоды. Пестрый, как шкура тигровая, вечер светом и тенью ложится на луг. Сельский садовник идет нам навстречу, птичьим пером застегнув архалук. Он гидроплана следит повороты, с гордостью взглядывая на гостей. Он, словно книгу, читает природу, чтоб богатели сады у людей. 1937

23. Вечер в Колхиде. Перевод Н. Заболоцкого

Я видел вас, колхидские сады, был вечер ваш похож на шкуру барса, катился с моря тихий шум воды, вдоль по дороге юный всадник мчался. Уж посинели выступы холмов, тень от платанов вытянула плечи, лучи заката на рогах быков горели, пламенея, словно свечи. И речь садов доступна стала мне. Неслась река, ворочая каменья, и труженица пчелка в тишине работала над чашечкой растенья. И я следил, мегрелка, за тобой, в тени листов ты — украшенье сада! Как хороша ты сделалась собой, луна небес, души моей отрада! Зачем же ты глядишь из-за плетня? Ужель тебя подстерегла измена? Нет, верен друг, он в Поти мчит коня, он там на скачках будет непременно. Среди друзей помчится молодец, из-под копыт взлетят метеориты, чтоб выпала победа наконец ему — посланцу солнечной Колхиды. Смуглянка гладит цитрусовый плод, ласкает листья тучного инжира. Она сама — участница работ на благо расцветающего мира.