Стихотворения. Поэмы

Корнилов Борис Петрович

3

Время для разговоров косвенных, и они не мешают порой: вот приходит ваш бедный родственник за наследством — французский король. Вот, легонечко взятый в розги, в переделку — то в жар, то в лед — исторический барин <…> крокодиловы слезы льет. До чего нечисты и лживы — рвет с души в воротит всего — что поделать? А были бы живы, почесали б того и сего… Кем на то разрешение выдано? Я надеюсь, что видно вам, и с того даже света видно этот — вам посвященный — срам. Но с открытыми головами мы стоим — костенеет рука, опускаются навзничь над вами все багровые наши шелка. Тишь почетного караула выразительна и строга — так молчат вороненые дула, обращенные

на врага. И, прощаясь и провожая вас во веки веков на покой, к небу поднята слава большая — ваша слава — нашей рукой.

<1931>

«Ты как рыба выплываешь с этого…»

Ты как рыба выплываешь с этого прошлогоднего глухого дна, за твоею кофтой маркизетовой только скука затхлая одна. Ты опять, моя супруга, кружишься, — золотая белка, колесо, — и опять застыло, словно лужица, неприятное твое лицо. Этой ночью, что упала замертво, голубая — трупа голубей, — ни лица, ни с алыми губами рта, ничего не помню, хоть убей… Я опять живу и дело делаю — наплевать, что по судьбе такой просвистал и проворонил белую, мутный сон, сомнительный покой… Ты ушла, тебя теперь не вижу я, только песня плавает, пыля, — для твоей ноги да будет, рыжая, легким пухом рыхлая земля. У меня не то — за мной заметана на земле побывка и гульба, а по следу высыпала — вот она — рога песен, вылазка, пальба… Мы не те неловкие бездельники, невысок чей сиплый голосок, — снова четверги и понедельники под ноги летят наискосок, стынут пули, пулемет, тиктикая, задыхается — ему невмочь, — на поля карабкается тихая, притворяется, подлюга ночь. Мне ли помнить эту, рыжеватую, молодую, в розовом соку, те года, под стеганою ватою залежавшиеся на боку? Не моя печаль — путями скорыми я по жизни козырем летел… И когда меня, играя шпорами, поведет поручик на расстрел, — я припомню детство, одиночество, погляжу на ободок луны и забуду вовсе имя, отчество той белесой, как луна, жены.

<1931>

Открытое письмо моим приятелям

Всё те же мы: нам целый мир чужбина;

Отечество нам Царское Село.

А. С. Пушкин

1

Мне дорожка в молодость издавна знакома: тут смешок, тут выпивка, но в конце концов — все мои приятели — всё бюро райкома — Лешка Егоров, Мишка Кузнецов, комсомольцы Сормова, — ребята — иже с ними. Я — такой же аховый — парень-вырви-гвоздь… Точка — снова вижу вас глазами косыми через пятилетье, большое насквозь. Ох, давно не виделись, чертовы куклы, мы, посидеть бы вместе, покурить махры, вспомнить, между прочим, что были мы пухлыми мальчиками-с-пальчиками — не хухры-мухры. В голос песня пели, каблуками стукали, только от мороза на щеке слеза. Васька Молчанов — ты ли мне не друг ли? Хоть бы написал товарищу раз'a. Как писали раньше: так-то вот и так-то… живу, поживаю — как на небеси… Повстречал хорошенькую — полюбил де-факто, только не де-юре — боже упаси.

2

Утренняя изморозь — плохая погода, через пень-колоду, в опорках живем, снова дует ветер двадцатого года — батальоны ЧОНа стоят под ружьем. А в лесу берлоги, мохнатые ели, чертовы болота, на дыре — дыра, и лесные до смерти бандиты надоели, потому бандитам помирать пора. Осенью поляны все зарею вышиты, ЧОНовский разведчик выполз, глядит… Ишь ты, поди ж ты, что же говоришь ты — ты ль меня, я ль тебя, молодой бандит. Это наша молодость — школа комсомола, где не разучивают слова: «боюсь», и зовут чужбиною Царские Села, и зовут отечеством Советский Союз. Точка — ночью звезды тлеют, как угли, с ЧОНа отечество идет, как с туза… Васька Молчанов — ты ли мне не друг ли? Хоть бы написал товарищу раз'a.

3

Вы

на партработе — тяжелое дело брать за манишку бредущих наугад, как щенков натаскивать, чтобы завертело в грохоте ударных и сквозных бригад. Я сижу и думаю — мальчики что надо, каждый знает дело, не прет на авось, — «Молодость и дружба» — сквозная бригада через пятилетье, большое насквозь.

4

Предположим вызов. Военное времечко — встанут на границах особые полки. Офицеру в темечко влипнет, словно семечко, разрывная пуля из нашей руки. Все возьмем нахрапом — разорвись и тресни, генерал задрипанный, замри на скаку… Может, так и будет, как поется в песне: «Были два товарища в одном они полку…»

5

Слова-ребятишки падают, как шишки, — все мы дело делаем, как и до сих пор; думку о разлуке вытрави и выжги, дело — наша встреча, веселый разговор. Мы повсюду вместе — мальчики что надо, будьте покойнички, каждый — вырви-гвоздь… «Молодость и дружба» — сквозная бригада через пятилетье, большое насквозь. Всё на плечи подняли и в работу взяли, с дружбы и молодости ходим, как с туза… Милые приятели — вы ли не друзья ли? Хоть бы написали товарищу раз'a.

1931

Сказание о двух товарищах

1

До дому ли, в бой ли — вдаль на всех парах — запевала запевает: — Ребятишки, ой ли… были два товарища… (бубен-чебурах…) С копыл'oк повалишься, познаешь тоску — были два товарища, были два товарища, были два товарища — в одном они полку. Ехал полк на Врангеля, враг трещал по швам — Франция и Англия — наше вам. Наше вам, капиталист, международный вор, получай — назад вались — веселый разговор. Песня, гром пожарища, рубка на скаку — были два товарища, были два товарища, были два товарища в одном и том полку.

2

Одного зовут Ерема, а другого звать Фома — от пристанища до грома за товарищами тьма. Много троп изъезжено большой стороны — у Еремы есть жена, Фома — без жены. А по полю голому враги без голов — поднимают голову, на пику наколов. Ох, давно не видано этакой жары: видимо-невидимо — всё голов шары. Туловища прочие лежат как дрова, их покрыли ночи, занесла трава. Животы распороты, сукровицы тьма — распахнули вороты Ерема и Фома.

3

Свищут, едут далее, пугают ворон — пожарища алые с четырех сторон. Ветерок неистовый летит без ума — знай себе посвистывай по-птичьему, Фома. Знай себе отмахивай воронье рукой — очень парень аховый, толстый такой. А за ним Ерема, пику в стремена — плачет: как-то дома скучает жена! Ой, скорей до дому, где наши дом'a… Молча Ерему слушает Фома. Много троп изъезжено большой стороны — у Еремы есть жена, Фома — без жены. Ни кола ни двора, только напролом на врага… Да — ура — в горле колом.

4

Вот пуля просвистела, вот пуля просвистела, вот пуля просвистела, и падает Фома. Земля — она постеля для всякого дерьма. И ничего не значит, не жалко никому, никто не заплачет, не позовет Фому.

5

Только друг Ерема, приехав домой, с молодухой дома плачет над Фомой. Право, жалко парня — парень боевой — Красная Армия, выкормыш твой. Да меня эта тьма сводит с ума… Буду жить как Фома, гибнуть как Фома.