Стихотворения. Рассказы. Малостранские повести
Шрифт:
– Пани Мария Ландева!
– Это я,- ответила пани Марьянка, и душа у нее ушла в пятки.
Почтальон бросил письмо на стол и вышел.
Пани Марьянка не сразу решилась взять конверт в руки. Сна вся дрожала, ноги у нее подкашивались. Наконец, собравшись с духом, трясущейся рукой она взяла со стола письмо. Осмотрела конверт; сумма, высланная дядей, нигде не указана. «Видно, ему не хотелось, чтобы все узнали, сколько я получу»,- подумала пани Марьянка и осторожно сломала печать. В конверте, кроме небольшого, выпавшего на пол письма, ничего не было. Пани Марьянка почти без чувств опустилась на стул. Спустя некоторое время
«Уважаемая невестка!
Вы и дядя с тетей Кафкой совсем спятили. С вашей стороны просто глупо рассчитывать, что я суну свои деньги в ваши родственные глотки; это даже обидно для меня. Я намереваюсь распорядиться ими иначе. Весьма удивлен, что Ваша Маринка похожа на меня, вероятно, это просто игра природы. Поскольку мне в Вене очень хорошо живется, переезжать в Прагу я не собираюсь. Впрочем, шлю вам всем сердечные приветы.
Ваш и т. д.»
Пани Марьянка была сражена. Растерявшись, она никак не могла собраться с мыслями. А когда бедняжка с трудом пришла в себя, то решила, что во всем виноваты деревенские родственники. Развеялись ее золотые сны, теперь она станет посмешищем для соседей. Заложила чужое полотно! Эта мысль сразу привела ее в чувство. Как помочь беде? Учительша наверняка с утра пришлет за полотном, нужно что-то срочно продать, а что? Что может заложить бедняк? Разве эту жалкую перину?
В таком растерянном состоянии застала свою мать Маринка. Она сразу увидела, что маменька чем-то взволнована. Девушка испугалась; может быть, к ним заходил Антонин и теперь все кончено? Она едва решилась обратиться к матери с вопросом. У той, несмотря на ее легкомыслие, хватило ума сообразить, что она не может скрыть положение дела от дочери. Пани Марьянка постаралась обелить себя перед Маринкой и свалить всю вину на деревенских родственников. Девушка утешала мать: мол, господь их и раньше в бедности не оставил и сейчас на него уповать надо. На богатство дяди они ведь и не рассчитывали, а к тому же, кто знает,- может, оно и не пошло бы им впрок.
В это время вошла служанка пани учительши и сказала, что хозяйка просит вернуть полотно. Пани Марьянка не знала, что и говорить. Наконец она попросила передать покорную просьбу подождать до завтра. Служанка ушла.
Помощи больше ждать было неоткуда, и пришлось пани Марьянке рассказать дочери и о полотне. Маринка своим ушам не верила и, понимая, что помочь она ничем не может, заплакала. Мать тоже не могла сдержать слез. Обе сидели и тихо плакали и даже не слышали, как кто-то сильно постучал в дверь.
После повторного стука дверь отворилась, и вошел рослый молодой человек. Это был Антонин. Он обвел комнату ясным, открытым взглядом и, увидев плачущих женщин, испугался.
– Я, видно, пришел некстати?
Маринка покачала головой, а мать, ничего не сказав, вышла из комнаты. Очень скоро Антонин узнал все от Маринки, которая почти успокоилась, обрадованная его приходом.
– Беде легко помочь! Возьми у матери закладную квитанцию, и я сразу пошлю кого-нибудь выкупить полотно. Потом поговорю с ней, скажу, что уже к рождеству стану мастером, и, если она согласна отдать тебя за меня, быстро сыграем свадьбу.
В это время вошла пани Марьянка в сопровождении служанки. Служанка сказала, что пани учительше это дело кажется подозрительным, и если до обеда она не получит полотно, то пойдет жаловаться.
– Пусть ваша хозяйка в полдень пришлет за полотном,- ответил ей Антонин.
Наше повествование окончено. Добавим только, что пани Марьянка в скором времени переселилась к своей замужней дочери. И хотя квартиру она переменила, но дядю Кафку об этом в известность не поставила.
ТЕНЬ
Жара, нестерпимо жаркий бухарестский полдень. Город отобедал, и теперь солнце предписало ему почти трехчасовой отдых. Тихо, словно в пустыне; не слышно даже экипажей, грохот которых в Бухаресте не умолкает и ночью. В этой полуденной тишине есть нечто зачарованное, будто все сковано серебристым сном, и оковы эти – не сбросить.
Я сижу у открытого окна, недоступного солнечным лучам. Мне пришлось раздеться почти донага, но даже необходимая одежда тяготит. От дыма у меня горько во рту, но я не бросаю сигары. Мною овладела лень, ни о чем не думается, чувств – никаких, мне не весело, но и не скучно.
В гостинице – ни души. Только гид, по неопытности нанятый мной на столь неподходящие для прогулок часы, дремлет в тенистом углу комнаты, развалясь в плетеном кресле. Он поставил свой цилиндр на пол: «Витпеауоазlга [8] ведь у вас и пол блестит, как стол!» Время от времени я смотрю, как шевелятся его седые брови, как открывается рот и отвисает нижняя челюсть и как, наконец, наполовину очнувшись при резком наклоне головы, он машинально протягивает правую руку, силясь достать свой цилиндр. Или устремляю взгляд на улицу, на недвижное небо, на крыши домов, тени которых здесь слишком длинны для южного полдня.
8
Вежливое обращение (румын.).
Безмерно высокое небо – словно огромный купол; воздух так прозрачен, что и при слабом зрении видно далеко-далеко! Древние бухарестские купола,- здесь почти над каждым домом высится купол,- похожи па фонари и покрыты жестью, выкрашенной ярко-красной или белой краской. Красный цвет при полуденном солнце точно колет глаза, а на блеск белого просто невозможно смотреть. Мой взор останавливается на соседней крыше и ближнем дворике или дворе – из своей, заслоняющей горизонт кельи я вижу только часть пространства.
Вдруг, громко хлопая крыльями, на низенькую крышу противоположного дома опускается ворона. Она быстро скачет и скрывается за трубой. Три крыши, каждая чуть повыше соседней, сходятся в этом месте, образуя множество закутков и уступов. Ворона исчезла, и вдруг снова – взмах крыльев – хлоп! хлоп! – и еще одна ворона опустилась на крышу. С любопытством вертит головой, вытягивает шею. Первая ворона, нечаянно выглянув из-за угла трубы и увидев пришельца, поспешает обратно, но вторая уже приметила ее и запрыгала следом. Однако первая, вынырнув с другой стороны, с забавной поспешностью соскакивает вниз, кружит неподалеку, взлетает повыше и снова исчезает из виду. Эту игру птицы повторяют несколько раз. Преследовательнице, игра, по-видимому, надоела; внезапно взмыв вверх, она стремительно опускается подле подружки, которая, убедившись, что ее обнаружили, соблюдает правила игры. Птицы прижимаются друг к другу в тенистом уголке, уткнувшись носиком в носик и прикрыв глаза от удовольствия.