Стихотворения. Рассказы. Малостранские повести
Шрифт:
– Ох, уж эти женщины!
Мы пожимаем друг другу руки, и он уходит.
В дверях появляется хозяйка. Уже, мол, скоро десять, не хочу ли я слегка закусить.
– Спасибо, спасибо, у меня нет привычки слегка закусывать.
Вводная часть: общие положения гражданского права. Определение этого права…
Я в приятной лихорадке: весь погрузился в статьи законов и даже пожалел, что наступило время обеда. Меня покормили прилично, но не очень обильно. Впрочем, наедаться до отвала нездорово, особенно когда ведешь сидячую жизнь.
– Хотите
– Нет, хозяйка, до вечера, так часов до восьми, мне ничего не понадобится.
– Даже сигара?
– Я никогда не курю дома.
Превосходно работается! Я несусь, словно челн в бурном потоке, и предметы на берегу мелькают мимо. Статья за статьей бегут, словно четки меж пальцев. Я даже не представлял себе, что так много знаю и что занятия пойдут так быстро. Ничего не видя и не слыша, я погрузился в чтение. Хозяйка, кажется, заходила в комнату раз шесть или десять и раза два пугала Качен-ку моей серной. Если она и обращалась ко мне, я ей не отвечал. Пусть, по крайней мере, знает, что не следует отрывать меня от занятий.
Я очень доволен: пройдено 435 статей. Теперь поужинать – и опять за дело. Кто посмеет сказать, что работа не доставляет удовольствия! Я прямо-таки дрожу от восторга!
Мясо несколько жестковато… Ах, какой промах я совершил! Совсем забыл про кондуктора!
– Да, пожалуйста, еще кружку,-говорю я кондукторше.- Можно теперь поговорить с вашим мужем?… Надо же нам познакомиться.
– А он уже на станции, уезя^ает в девять часов. Опять я вдова!
И она смеется. Видно, мне так и пе доведется познакомиться с кондуктором.
Половина одиннадцатого. Я устал. Усердие мое не убавилось, но внимание ослабло. Гражданское уложение содержит 1502 статьи, я их закончу в восемь дней. Отдохну-ка я немного!
Я подсчитываю статьи всех других законов и вижу, что за месяц покопчу со всем.
Я еще не успокоился, в висках стучит, заснуть я сразу не смогу, но все-таки надо лечь, чтобы отдохнуть. Лампу и записную книжку я поставлю на ночной столик и буду размышлять.
Ах, как я перепугался! Подхожу к постели, на ней что-то лежит… Две узких светящихся щелки – кошка! Лежит, подняла голову и смотрит на меня.
Что делать?! Знал бы я, как испугать ее… пет, пугать не годится, надо бы знать, каким звуком прогнать ее. Кыш? Га-га? Цыпа-цыпа? Кошка смотрят на меня как ни в чем не бывало. Я издаю различные звуки, но все они, очевидно, не предназначены для кошки, так как она уже положила голову на лапы и спит. Что же делать?
Говорят, что хищники боятся огня. Я подношу лампу поближе к кошке, чуть не к самому ее носу, но она и ухом не ведет, только слегка жмурится, кажется, с неудовольствием.
Бросаю в нее туфлей! Промахнулся, но кошка мигом оказалась у дверей. Я приоткрыл дверь… слава богу!
Голос за дверьми спрашивает, не надо ли мне чего-нибудь. Нет. Но ведь я открывал дверь? Я только выгонял кошку. Если мне нужно что-нибудь, пусть я скажу, ей одной все равно не спится и делать нечего. Я не отвечаю. За дверью загадочный смех.
О господи, какая прелесть! «Тью-тью-тью-тью-тью-тью-тыо!» Поет соловей.
Какое сладкое пение! Какое замечательное горлышко! Божественная Филомена, восславленная не одной тысячью поэтов. Певец весны, певец любви, певец наслаждения!
«Тыо-тыо-тью-тью-тыо-тыо-тью-тью-тыо-тью-тыо-тью-тыо!»
Сколь жестоки люди, лишающие свободы таких птиц! Только у свободной птицы свободно льется песня. Преклоняюсь перед законами о защите крылатых певуний.
«Цкво-цкво-цкво-цкво-цкво-цкво-цкво!»
Это чуточку слишком резко… но все же блестяще!
«Цак-цак-цак-цак-цак-цак-цак-цак!»
Ну, хватит! Это прямо-таки режет уши!
«Цак-цак-цак-цак-цак-цак-цак-цак-цак-цак-цак!»'
Я уже лег на пол. От этого можно с ума сойти! Я и без того возбужден. Если закрыть двери в другую комнату, соловья не будет слышно… «Цак-цак-цак-цак…» Ничего не помогает! Проклятая птица сидит где-то в саду. «Цак-цак!…» Ружье мне, ружье! Будь у меня ружье, я пальнул бы в окно, даже если бы все соседи перепугались до смерти.
«Цак-цак-цак-цак-цак-цак-цак-цак-цак-цак-цак!» О, господи боже мой! У меня голова разламывается. Нет, я не выдержу этого! Знал бы я, где он сидит, не поленился бы и одеться и…
«Цак-цак-цак…»
А, уже знаю, что делать!
Я хватаю из шкафа старое пальто, распоров подкладку, вытаскиваю оттуда кусок ваты и затыкаю уши. Теперь трещи себе!
«Цак-цак-цак…» Опять ничего не помогает! Прочь всю вату! Закутываю уши и голову толстым платком.
Все впустую! Пронзительный голос этой птицы проникает и сквозь крепостную стену.
Эта ночь будет ужасной!
Десять часов утра, а я еще только встаю. Голова трещит. Не помню, когда я уснул. Наверное, часа в три утра. Между двумя и тремя я задремал, словно в лихорадке, а соловей все трещал. В Старом Месте соловьи не поют…
У меня, наверное, насморк. Переносица ноет, и в носу зуд. Небо черно, воздух холоден. Бывает такое лето, что июль не теплее ноября. Моросит холодный дождь, падает листва, люди зябнут.
Кондукторша гонит меня в другую комнату, заявив, что будет убирать. Она опять откроет окна настежь, и насморк разыграется еще сильней… нет, это не годится!
Зайду пока к соседу живописцу. Надо нанести этот визит, чтобы его жена не стеснялась меня. Надо быть деликатным с людьми. Он ко мне приходил, надо и мне навестить его. Я знаю, как нужно себя вести.
– Сегодня к ним можно заходить,- замечает кондукторша,- сегодня Августиха шепелявит.
Что за ерунду она несет? Что значит – сегодня шепелявит? Если кто-нибудь шепелявит, то всегда, а не по определенным дням.
Я постучал и прислушался. Ни звука. Постучал снова. Опять молчание. Я осторожно взялся за ручку двери, дверь отворилась. Вся семья собралась в первой комнате.