Стилет для «Тайфуна»
Шрифт:
Если в первую неделю после той увольнительной Степан еще сумел пару раз вырваться и увидеть Веру и даже один раз переночевал с ней в какой-то кладовой школы, то теперь времени на это попросту не осталось.
Вызов к комполка был крайне неожиданным и не сулил ничего хорошего. Степан шел в штаб и гадал о причине вызова, перебирая в памяти события последних дней. И уж совсем ему тревожно стало, когда он, войдя в кабинет комполка, увидел там Брацлавского – комиссара полка и начштаба подполковника Одовянова. Репринцев сидел на своем месте во главе стола, начштаба расположился слева за столом, а комиссар, гладя кошку, пристроился на диванчике у стены. Доложился о прибытии. Все трое внимательно и молча смотрели на него, как будто видели впервые. Только во взгляде комиссара читалась легкая улыбка, что обнадеживало. Хотя, возможно, это была реакция на активно мурлыкающую кошку. Пауза затянулась. Наконец Репринцев хмыкнул и неожиданно спросил ротного:
– Степан
– Так точно! Полк с началом войны был развернут на базе сто тридцать шестого отдельного батальона конвойных войск НКВД.
– Верно! Так вот, говоря языком контингента, который личный состав батальона и сопровождал, – фартовый ты, капитан! Ну сам посуди. Войну ты начал с первой же минуты, два раза выходил из окружений, пройдя пешком с западной границы до Смоленщины. Здесь воевал на самом горячем участке. Снова выжил, получил шпалу и орден. И все это за четыре месяца! Нашел семью. Побывал на той стороне!
Комполка, подняв палец, кивнул в сторону Портала.
– Продолжаю. За это мог иметь неприятности. Но! Новые друзья твоей жены на той стороне оказались людьми непростыми. Это мягко говоря. И не сочли затруднением замолвить за капитана Гришина словечко перед самим представителем Ставки, комиссаром государственной безопасности Цанавой Лаврентием Фомичом! Казалось бы, уже явный перебор везения, однако нет! Как ты знаешь, на базе наших трех полков охраны тыла формируется мотострелковая дивизия, в штате которой имеется танковый полк, а в нем мотострелковый батальон, командиром которого был назначен очень заслуженный и хорошо известный в верхах майор. И он должен был прибыть к новому месту службы сегодня ночным самолетом. Но он же не знал, что в нашей дивизии и конкретно в двести пятьдесят втором полку есть человек, у которого Фарт – второе его имя. Поэтому уже на аэродроме в Москве майор поскальзывается и – бац! Двойной перелом ноги со смещением костей. Госпиталь на два месяца минимум. И то, наверно, еще с палочкой походить и после него придется. А война не ждет. О сроках ты в курсе. В общем, принимается решение срочно назначить комбатом самого опытного ротного. И таковым из трех полков оказался капитан Гришин. Что я там говорил несколько дней назад о вычеркивании тебя из списков на повышение должности? Забудь! Приказом по дивизии ты назначен на должность командира мотострелкового батальона танкового полка. Все документы уже отосланы. Тебе срок до вечера сдать дела и убыть к новому месту службы. Где танкисты стоят, знаешь?
– Так точно!
– Кого оставишь за себя?
– Командира второго взвода. Он справится.
– Это мы решим сами. А пока роту ему передай. И это… Не подкачай! Доверие нужно оправдывать. Прощаться не будем, не за линию фронта отправляешься. В одной дивизии служить будем, еще встретимся.
После этих слов командир протянул Степану руку на прощание. Следом поднялись со своих мест комиссар и начштаба. Попрощались тепло, что-то говорили, Гришин в ответ благодарил, но был немного не в себе. Выйдя от комполка, на автомате дошел до своей палатки. Собрал нехитрый скарб, поместившийся в сидоре, и двинул в парк. Неизвестно откуда, но в роте уже все знали о новом назначении ротного. Через несколько минут вокруг Гришина собралась толпа. Степан шепнул командиру второго взвода, тот подал команду строиться, и через минуту рота стояла перед ним в двухшереножном строю. У Гришина комок встал в горле. В строю было много новичков, занявших места убитых и раненных в последних боях, но рядом с новичками стояли и те, с кем он пробивался из-под Бреста. Их было немного, всего лишь несколько человек, но за эти месяцы боев они стали частью его самого, а он – их частью. Побольше было тех, кто воевал рядом с ним уже в составе 252-го полка. И они уже успели стать практически его семьей. Расставался он сейчас не просто с прежним местом службы, а с частью самого себя и с родственниками. Обведя глазами строй, хриплым от волнения голосом он поблагодарил бойцов за службу и выразил уверенность, что они всегда могут положиться на него, а он на них, если судьба сведет их снова в бою. Рота дружно ответила. Объявил, что за командира роты пока остается командир второго взвода, и отправил роту продолжать регламентные работы на технике. После этого ввел остающегося за него комвзвода-2 в курс дел и дал несколько коротких советов. Затем пожал тому руку и, закинув сидор на плечо, двинулся в расположение танкового полка.
Вечером Гришин после представления командиру полка прибыл в расположение своего батальона, который на этот момент состоял из нескольких десятков человек и шести больших армейских палаток, одна из которых была его новым домом и штабом одновременно. Расположившись за сбитым из плохо оструганных досок столом, он открыл штатное расписание батальона и вслух произнес:
– Ну, приступим! Что тут у нас? Итак, мотострелковый батальон на БМП. Э-э-э, что такое БМП? Где-то слышал. А, вот сноска: БМП-1 – гусеничная боевая машина пехоты… масса… экипаж… бронирование…
Гришин откинулся назад, опершись на столб палатки, и закурил, задумчиво глядя куда-то вдаль.
– Ну, что, Степан Антонович? Будем соответствовать оказанному доверию, – наконец произнес он и, гася окурок, окликнул дежурного.
– Дежурный! Всех командиров, имеющихся в батальоне, собрать сюда через пятнадцать минут!
Особый район.
Армейский госпиталь
Иван Колосов сидел на лавочке в коридоре госпиталя и, пряча волнение, мял папиросу. Вчера военно-врачебная комиссия признала его здоровым и годным к строевой службе. Более месяца провалялся он на койке, залечивая рану. И это еще быстро! Так утверждал врач, лечивший его. Благодаря медикаментам, оборудованию и методикам, переданным союзниками, стало возможным поставить его в строй так скоро. Он этого дня ждал с нетерпением. После того как Иван пошел на поправку, он с жадностью слушал рассказы находившихся вместе с ним на излечении раненых бойцов и командиров 16-й армии о боях под Вязьмой. Некоторым рассказам не верилось – слишком уж необычно это было. Например, что немецкая авиация боится бомбить наши войска в районе Вязьмы, что артиллерия стреляет как никогда точно. А уже под самый конец пошли рассказы про невиданные танки, наносившие контрудар, чтобы прикрыть отступление частей армии. Говорившие были не танкистами и вряд ли могли отличить БТ от Т-34, а Т-34 от КВ, поэтому этим рассказам он не доверял. А вот про немецкую авиацию Иван скорее верил, чем нет. Потому что самолеты, гудение моторов которых он слышал в небе и днем и ночью, были только свои. Ни разу в госпитале армии, находившейся в окружении, не объявляли воздушную тревогу. Что было крайне удивительно. За первые месяцы войны Иван привык к обратному – если в небе гудит мотор, то это летит немец.
И вот, наконец, он услышал от председателя комиссии слова «Годен к службе без ограничений!» Душа его возликовала! Может, и его БТ цел? Жаль, если это не так. Послужил ему танк верой и правдой. Но Иван согласен на любой танк. Лишь бы в бой!
И холодным душем его окатили слова представителя штаба 20-й армии: «Штаты танковых подразделений армии укомплектованы полностью. Есть даже небольшой резерв. Так что пока только в запасный полк. Начнутся бои – наверняка найдется место. А пока придется обождать».
Иван вышел из кабинета как в воду опущенный. Всю ночь ворочался, просыпался, выходил курить, а утром собрал свои накопившиеся уже в госпитале вещички и пошел в строевую часть получать документы. Документы ему выдали, но сообщили, что ему нужно зайти в кабинет 23, где его ждут. Колосов не торопясь двинулся к указанному кабинету. Постучался, вошел. В кабинете находилось два человека. За столом сидел старший лейтенант с зелеными петлицами, а перед ним боец, так же, как и Иван, выписанный вчера из госпиталя. Не успел Колосов доложиться, как старший лейтенант нетерпеливо его прервал:
– Обождите в коридоре!
Вот он сейчас и ждал, когда старший лейтенант, пограничник, освободится и можно будет зайти, гадая, зачем он, танкист, может понадобиться пограничникам. В голову пришли два варианта. Первый – в полках охраны тыла могли иметься бронеавтомобили. И Колосову этот вариант не нравился. Не хотелось с танка, пусть и не самого современного, пересаживаться на технику откровенно устаревшую. Даже японцев на Халхин-Голе бронеавтомобили уже удивить не смогли. А уж немцев и подавно. Второй вариант был еще хуже: старший лейтенант – командир войск НКВД. А значит, мог быть из особого отдела. Правда, с Иваном, когда он более-менее оклемался, уже беседовал особист. Его интересовал эпизод прорыва экипажа Ивана из окружения. Тогда же ему отдали его личные вещи, сохраненные его спасителями.
Наконец дверь открылась, и в коридор вышел тот самый боец. Оглядев коридор, заметил Колосова на лавочке и направился к нему. Подойдя, козырнул и сообщил:
– Вас ждут, товарищ младший лейтенант!
Вошел, представился. Старший лейтенант кивком головы указал на освободившийся стул перед ним и, зажав в зубах папиросу, стал перекладывать стопку лежащих перед ним папок, ища нужную.
Наконец нашел и, развязав тесемки, открыл ее.
– Итак, Иван Сидорович Колосов, младший лейтенант… Все так? – закончив читать биографическую справку, переспросил Ивана пограничник.