Стиратель

Генрих

В таких кидках ничего невозможного нет. Только их обычно исполняют мошенники высшей пробы. Когда втягивают клиента на о-очень большие деньги. И быстро сваливают в далёкие края, где повторяют трюк. В большом мире такое возможно. Кидать по мелочи? Есть такие, как не быть? Только кончают они плохо и живут не долго.

Это не всё. Моё доверие вещь малозначительная, уйду и вернусь ли когда-нибудь, не известно. А ненависть или неприязнь? Тогда не мог коснуться его и уйти, а он бы умер через три часа. Или три дня. Не мог, потому что тогда не умел. А если бы умел?

Ладно, проедем. Мог не догадаться, мужчина — туповатый селюк. Однако за него расплатились другие. Больше я никаких селян нигде не лечил. Почему? А потому что их здоровье тот хуторянин променял на семь монет.

Кабатчик Гар. Этот умнее, но тоже не докумекал, что я мог одним касанием его убить. Тогда уже мог. Или догадался и потому подстроил мне расправу быструю и безапелляционную? В стиле «Слово и дело»? Не догадался, что могу оказаться высшим инкогнито, как решил барон Рентх.

Вот за недогадливость и болтался, подвешенный за шею. Вместе с любимой и тоже недогадливой дочуркой. Пусть бы у неё сиськи были поменьше, зато ума побольше. Вот такое от меня запоздалое пожелание.

Мелкая деталь о бароне. Помню, что тогда только царапнуло, а ведь это тоже важно.

Не добрал трети податей он, видите ли. И что делает наш славный барон?

— Эти низшие дряни вздумали вымирать! За лето три хутора и деревеньку сжег вместе с жителями, чтобы даже не пробовали недоплачивать. Не помогает — мрут как мухи. Скоро совсем некому работать станет!

Так он вроде сказал. Не добраны подати — принял меры, уничтожил часть своей кормовой базы. Канис пенсис нострагенус! Б…й у…бок! Мне латыни не хватает, кондовый русский мат сам наружу рвётся! Дело ведь даже не в гуманности, а в тупой эгоистичной рациональности! Взял бы и перепорол полдеревни, кто мешает? Нет, надо сжечь или повесить!

Продолжим логику ублюдка. Коровы стали меньше давать молока — пустить полстада на мясо, авось надои увеличатся. Женщины стали мало рожать — перебить половину… стоп! Это может сработать! От хохота чуть с кровати не падаю.

Кнастис пенис нострадамус! От смеха коверкаю свою любимую присказку. Или так лучше?

Про графа и говорит нечего. Я ему так всё и сказал. Прямо в становящееся прозрачным очень благородное, грозное и очень тупое лицо.

Нет. Всё правильно. Формулировать точно — дело Смотрителя. А мне ощущения глобальной неправильности всего общества хватило. Элита тупо уничтожает собственный базис, не забывая про внутривидовую саморезню. А народ покорно перешёл в состояние тупого овечьего стада и равнодушно наблюдает, как его перманентно геноцидят. Нежизнеспособное общество.

А вообще, чего голову-то ломаю? Будь мой вердикт ошибочным, остался бы в том мире, а не лежал бы весь такой красивый под белым одеяльцем в родной клинике. Чжун Ни не утвердил бы.

Слышу приближающиеся шаги. Не мужские. И не лёгкие девичьи. Дверь открывается, заходит медсестра, дама в возрасте и в теле. Видимо, мой смех услышала. Это она молодец, не спит на посту.

— Очнулись, Михал Саныч!? — медсестра включает ночник, заливая палату мягким светом. Женщина смотрит на меня со сдержанной радостью. Не помню, как её зовут, а на лицо, конечно, знакома. Теперь точно никаких сомнений, что я «дома».

— Да, к-х-м… а сколько времени?

— Так пять утра без четверти. Ой, как вы нас всех переполошили! — всплёскивает руками женщина. — Губернаторше-то полегчало, компресс ей поставили, заснула хоть и под снотворным…

В почти непрерывный треск медсестры с трудом вклиниваю вопрос о дате. Оказалось времени прошло всего ничего. Вчера всё случилось. Чжун Ни умеет фокусы со временем. В стёртом-то ныне мире больше двух месяцев провёл.

— Тамара меня зовут, — в глазах никакого упрёка, что не знаю её по имени.

Во-первых, не моё отделение, терапевтическое, во-вторых, она относительно недавно устроилась к нам, а я — не отдел кадров, чтобы всё про всех знать.

— Спасибо, Тамара, за новости. Иди на пост, а то меня в сон тянет.

— Ой, совсем вас заболтала… — медсестра выпархивает из палаты.

Ну, как выпархивает… пытается. Дверь вместе с проёмом не вынесла — и то хлеб.

Усмехаюсь. Прекрасно её понимаю. Длинное, скучное ночное дежурство, а тут событие и не обыденно неприятное — кто-то умер, кому-то плохо, — а совсем наоборот. День ещё не начался, а уже не зря прошёл. И выболталась немного, для женщин это важно.

Мнится, что принёс с собой усталость из того мира. Мне, действительно, спать хочется. Ещё хочется посмотреть на себя изнутри, но побаиваюсь. Гложет узнать, выросли мои способности или нет? Может, не только усталость оттуда с собой принёс…

Просыпаюсь одним рывком, словно меня толкнул кто-то. Иногда так бывает, во сне дёрнешь ногой или рукой и от своего же движения просыпаешься. Шума в обычном смысле нет, больница не кузнечно-штамповочный цех, но по сравнению с ночным временем жизнь кипит. Поднимаюсь на локоть, замираю и прислушиваюсь к организму. Нет ни малейшего протеста на движение. Вот и замечательно. Хотел было уже посдирать с себя все датчики, затем отменил анархический порыв. Жму кнопку вызова. На глаза попадаются электронные часы, которые, подмигивая, сообщают мне время — 12:10.

Приходит медсестра, другая, не Тамара, уже с дежурным врачом. У врача забавное имя — Гелий, которым он, похоже, гордится. Ну да, солнце, светило больнично-местечкового масштаба.

— Мишель, — любит он офранцуживать имена, — сказано давно: врачу — исцелися сам.

Когда-то впадал в ступор от его подколок, затем наловчился. Не такие уж они и умные. Если вдуматься, то всегда его остроты, как и подначки его друга Феликса, можно утопить. О чём ему и сообщаю.

— Гелиал, — это мой ответ Чемберлену, — у тебя высочайшее умение подставляться сразу с нескольких сторон. С какой начать, чтобы обесценить твоё замечание?

Подходить к этому делу надо основательно. По причине того, что они, Гелий с Феликсом, этого очень не любят. Раньше приходил в недоумение, когда получал в ответ на какие-то свои слова насмешки и фырки. А то и в ступор впадал, когда до меня окольными путями доходили их комментарии, как они меня поставили на место, опустили, затроллили, высмеяли. Обычно это происходило по научно-медицинским темам. Имел такую глупость, с высоты своего уникального видения поддерживать некоторые теории, которые многими считаются еретическими. С точки зрения академической медицины.