Стиратель

Генрих

Поблагодарив Юляшу, главврач кладёт трубку, долго смотрит на Автократыча. Нехорошо смотрит.

— Два приказа, относительно Михаила Александровича. Один лишает ежемесячной премии за предыдущий месяц, второй за последний. С формулировкой «за недобросовестное отношение к должностным обязанностям».

Даже я удивлён. О последнем приказе не знал. Впрочем, догадываюсь, что произошло. Автократыч поставил этот приказ в режим «всегда, по умолчанию». То есть, если нет отдельного указания не издавать этот приказ, Юляша его готовит — и на подпись. Автократыч подмахивает, не глядя и по привычке. Премиальный фонд на мне экономит. Даже не подумал следы замести, а я столько сил на Юлю потратил.

— Сами видите, Андрей Степаныч. Успешно лечу ближайшую родственницу губернатора. От тяжелейшей болезни, между прочим. На следующей неделе выписываем. Уйдёт на своих ногах. За это обещала нашей клинике кучу всяких плюшек. При снятии первоначального обострения сам чуть не сдох. Если это не самоотверженность, то что ей надо называть? И какое поощрение? Меня за это премии лишают. Андрей Степаныч, какие вам ещё доказательства нужны? Гиви Автандилович меня явно выживает. Это ж не первый раз. Больше полугода уже премий не получаю, хотя показатели у меня — дай бог каждому. И с аттестацией он меня прокатил.

— Да случайно всё получилось! — исторгает вопль души Автократыч.

Между прочим, с последним приказом верю. Только мне-то что?

Для главврача его порыв тоже не убедителен. С одним приказом промашка могла выйти. Теоретически. Но не с серией же!

— Случайно или не случайно, а спокойно работать в такой обстановке невозможно. Так что придётся вам, Андрей Степаныч, кого-то на моё место подыскивать. И давайте, я пойду уже? Меня пациенты ждут.

Приходится выгрызать себе место под солнцем. Пыточных подвалов зато нет. После Танаида эта возня представляется не такой уж важной и мелковатой.

— Михал Саныч, — останавливает меня Света, когда иду после смены, изрядно выжатый.

Намеренно палил энергию, с целью нащупать край. Сегодня всего пятнадцать процентов осталось в накопителе. За вечер и ночь подползёт к тридцати пяти — сорока. На «губернаторшу» хватит и ещё останется. Остальные пойдут по остаточному принципу. Тяжёлых-то у меня нет. Кончились. И вообще, количество клиентов упало до восьми человек. Мой бассейн так работает: втекает меньше, чем вытекает.

— Что случилось, Света?

— Вы не представляете, что у главврача было, — Света в возбуждении расширяет глаза до неестественных пределов. — Вызвал зачем-то главбуха, и она так орала в его кабинете, вы не представляете. Девочки из бухгалтерии говорят, что её хотели заставить провести через бухгалтерию отмену каких-то приказов. А это невозможно. Книгу приказов, что ли, переписывать? И бухгалтерская программа не позволит закрытый месяц исправлять. Вы не знаете, в чём дело, Михал Саныч? — о чём-то догадывается по моей усмешке сообразительная девушка.

— Наш Автократыч опять лишил меня ежемесячной премии. А я подал заявление на увольнение, вот начальство и засуетилось. Мне стоит завтра «губернаторше» только слово шепнуть, и хрен им, а не коврижки от губернатора.

С крайним изумлением наблюдаю, как глаза Светы расширяются ещё больше. Как такое возможно? Качаю головой. Пушкин не видит, а то бессмертные строчки «Там чудеса, там леший бродит. Русалка на ветвях сидит…» несомненно обогатились бы. Вроде «И Светины глаза в ночи блистают, Луну горячими лучами затмевая…», ха-ха-ха…

По пути домой заскакиваю не только в продуктовые лавки, то есть магазины. Придумал, чем Дашу порадовать.

Глава 27

Это все-таки не Танаид

— В выходные потихоньку расхаживайтесь. Осторожненько. В начале следующей недели я вас посмотрю, и если всё будет в порядке, будем выписывать. — Сустав близок к идеалу, с учётом возраста, разумеется.

— Ой, дай вам бог здоровья и всего, чего хочется. Вы — мой спаситель, доктор, — Надежда Сергеевна приятно так кудахчет, поливая моё сердце и профессиональное самолюбие благостным елеем.

Я-то просто улыбаюсь, а стоящий рядом Автократыч так цветёт, что прямо сейчас пчёлы на него слетятся. Или мухи. Неистребима у начальства привычка в такие моменты грудь под ордена подставлять. Сопровождает до родного отделения, где приглашает в кабинет.

— Забери своё заявление, — сходу предлагает уже серьёзный начальник. — Ты ж всю клинику подставляешь.

— А если заберу, то себя подставлю. Дам вам возможность уволить меня по статье.

— Ты ж понимаешь, что даже захоти я тебя уволить, мне никто не позволит! — громким шёпотом шипит Автократыч.

— Хочу, чтобы даже теоретической возможности не было. К примеру, я никак не ожидал, что и за сентябрь меня премии лишат. Это когда у меня такая важная пациентка была? Этого вам тоже никто не должен был позволить. Хотите, я «губернаторше» нажалуюсь? Скажу ей, что вот, я её вылечил, а меня за это наказали. Никак мой начальник вас за что-то ненавидит?

С наслаждением наблюдаю, как выкручивает сбледнувшего Автократыча.

— Почему вы всё время норовите решать свои проблемы за мой счёт? Давайте договоримся, но только в последний раз?

Яростная надежда вспыхивает в его глазах. Энергично соглашается.

— Я пишу заявление на отпуск без содержания. Календарный месяц…

Автократыч морщится, но, переломив себя, кивает.

— Вы даёте ему ход. Но месячный оклад вы мне выплатите. Вперёд. Можете прямо сейчас. И в первый день отпуска — пусть это будет сразу после выходных — я забираю своё заявление по собственному.

Автократыч морщится, но деваться некуда. Альтернатива для него просто-напросто губительна.

— Вы поймите, делаю так не со зла, а исключительно из-за абсолютного недоверия к вам, как к человеку и начальнику. Вы абсолютно ненадежны. А так я получу хоть какую-то гарантию. Как раз через месяц предпоследнему моему выговору будет больше полугода, и уже так просто, одним приказом, вы меня уволить не сможете.