Сто две водородные бомбы
Шрифт:
Середина комнаты была занята какими-то приборами; их внешний вид не производил особого впечатления. «Рубка космического корабля?»
«Не может быть,- решил Уолтер.
– Я думаю, это передатчик материи. Он гораздо удобнее, если хочешь быстро куда-нибудь попасть».
Словно подтверждая слова Уолтера, в промежутке между аппаратами появился мистер Максимаст. Хотя лучше было бы сказать, что он материализовался.
Мистер Максимаст подозвал детей, а когда они подошли, принялся ставить их одного за другим
Последними оставались Уолтер, Линда и Чарли.
Затем остались Уолтер и Чарли. Чарли ощущал, как Уолтер постепенно впадает в панику. В мозгу Уолтера вертелся стишок, которого Чарли прежде не слышал. Стишок назывался «Двенадцать негритят».
Через мгновение исчез и Чарли. Максимаст жестом подозвал Уолтера, но тот испуганно попятился. Ему стало жутко, он дрожал, словно душа грешника перед Страшным Судом, хотя всего две минуты назад его переполняли мечты о покорении мира.
Максимаст нетерпеливо махнул рукой. Уолтер бросился к лифту, но лифтер перехватил его и отнес, кричащего и брыкающегося, к Максимасту. Где уж было Уолтеру совладать с двумя роботами…
У Чарли заложило уши, словно он опять поднимался на скоростном лифте.
Он оказался в комнате, почти такой же, как и та, что он покинул, но битком набитой детьми. Несомненно, их здесь было гораздо больше ста двух. Телепатический шум в помещении был так громок, что Чарли с трудом слышал свои собственные мысли.
К нему подошли двое незнакомых ребят. Мальчик и девочка. Мальчик протягивал руку, здороваясь. Девочка плакала.
– Привет!
– сказал Чарли, не очень понимая, каких именно слов от него ожидают.
– Я - Чарли.
«Конечно, ты Чарли,- подумал мальчик, пожимая ему руку.
– Мы все про тебя знаем. Я - Грегорс, а это - Берника. Мы твои родители».
«Чего?..» – Чарли был так ошарашен, что невольно перешел на разговор вслух: - Не сказал бы, что вы выглядите такими уж взрослыми.
– Мы значительно старше тебя, - ответила Берника. По-английски она говорила правильно, но с небольшим акцентом.
– Твоему отцу уже двадцать четыре года, мне через несколько дней исполнится двадцать один.
– Но этого не может быть! Мне самому уже десять!
Мать рассмеялась веселым смехом, в котором не было и следа издевки.
– Видишь ли, мы рано взрослеем.
Услышав эту простую фразу, Чарли вдруг почувствовал себя неловко.
Сзади раздался вопль. Это прибыл Уолтер Вагенкнехт. Еще два человека, по виду совершеннейшие дети, чернокожий мальчик и белая девочка, подошли к своему сыну.
Чарли наконец понял, какая мысль омрачила его душу.
«Лилипуты! Здесь собрались лилипуты, и я тоже лилипут!»
Это было ужасно.
В ответ донеслась успокаивающая, добрая мысль Грегорса.
«В стране лилипутов высокий человек будет уродом».
Чарли почувствовал, что Грегорс начинает ему нравиться. Вот только - отец?.. Какой же он отец? К этому надо было привыкнуть.
«Грегорс, - повторял он про себя, - Берника».
– Звучание этих имен нравилось ему. Вот только…
– А какая у меня фамилия?
– спросил он.
– Форрестол, - ответил Грегорс.
– Чарльз Форрестол,- произнес Чарли Форрестол, вкусно перекатывая звуки «р».
Берника взяла его за руку; ее кисть была ничуть не больше, чем у него.
– Пошли, посмотрим наш город. Наблюдательная площадка всего одним этажом ниже. Сегодня тебя ждет много неожиданностей. Вечером будет ужин для всех вас, а завтра, если тебя отпустят с нами, мы отправимся на дачу в Поконос. Летом в Нью-Йорке совершенно… - она поискала нужное слово в памяти Чарли, - невыносимо.
«В Нью-Йорке?»
«Ах, да! – подумала в ответ мать.
– Вы ведь называете его Новый Нью-Йорк. Я совсем забыла».
Следуя друг за другом, они спустились по узкой лестнице на наблюдательную площадку. Площадка оказалась совершенно такой же, какой ее описывал Брюс Бёртон. Но вид с нее открывался совершенно другой. Ничто даже отдаленно не напоминало Новый Нью-Йорк. Казалось, перед ними простираются бесконечные многоцветные пчелиные соты. Но, в отличие от настоящих сот, этот рисунок нигде не повторялся, принимая самые эксцентричные формы и непрерывно изменяясь. Чарли сначала перепугался, заметив, что город внизу движется, словно огромное живое тело. То и дело отдельные элементы, а то и целые массивы зданий отделялись от общей массы, поднимались в воздух, а затем устраивались на новом месте. Чарли смутно ощущал, что в этих изменениях существует какая-то система, но проследить ее было свыше его сил.
Чарли уловил случайную мысль матери:
«Не люблю час пик».
Почувствовав его удивление, она поспешила объяснить:
«Это движутся дома. Люди кончили работать и возвращаются в своих домах на привычные места».
Он не мог поверить, что это - действительно Нью-Йорк. И лишь присмотревшись внимательней, различил знакомые очертания острова, омываемого двумя реками. Вот там, за Ист-Ривер, находится Бруклин; а там, за Гудзоном - Нью-Джерси.
Чарли почувствовал, что рядом появился кто-то знакомый. Линда! Она подбежала к нему, он схватил ее в объятия, и они поцеловались. Казалось, они не виделись долгие годы.
«Здорово, правда?»
Ее мысли так спешили, что в них было невозможно разобраться. Она осторожно коснулась разумом его удивления.
«Чарли, милый, да ты знаешь, какой сейчас год?»
Шел три тысячи шестьсот пятьдесят второй год от Рождества Христова.
Для Чарли поездка в загородное жилище родителей было равносильно посещению Альтаира. Грегорс гулял с сыном среди цветущих, мерно дышащих кустов, пока не почувствовал, что парень уже ничего не может воспринять. У некоторых людей расцветка альтаирских растений, высаженных в саду, вызывала почти аллергическую реакцию. Чарли спасало лишь то, что силовой купол, раскинувшийся над усадьбой Форрестолов, не пропускал самую длинноволновую часть видимого спектра.