Шрифт:
* * *
Окно светилось золотисто-оранжевым светом, и в этом рассеянном золоте была видна девушка. Она сидела на краешке стула, прислонив к себе арфу, и серебряные звуки летели над вечерним двором.
Младший научный сотрудник Никитин сидел в доме напротив, в своей однокомнатной квартире, и, положив руки на подоконник, а голову на руки, смотрел в окно.
Почти все девушки, которых он знал — его знакомые и знакомые знакомых, — ходили в джинсах, подвёрнутых над сапогами
Было модно быть слегка грубой и независимой, девушкойподростком, L'enfant terrible, что в переводе означает «ужасный ребёнок». Эта, в доме напротив, была не подростком и не диверсанткой, она была только девушка. Девушка — ангел, и аксессуары у неё были ангельские: арфа.
Никитин смотрел и смотрел. Он сидел в полной темноте, чтобы быть невидимым другой стороной.
Вот она встала… Потянулась, как нормальный человек.
Подошла к окну и посмотрела на Никитина. Он мигом соскользнул с подоконника, присел на корточки. Замер.
Потом взглянул. Занавески в золотом окне были задёрнуты.
Никитин выпрямился, хрустнув коленками. Включил свет, и этот свет явил однокомнатную квартиру холостякарадиолюбителя. Вокруг лежали какие-то металлические части, тянулись проводки и провода всех возможных сечений, и было впечатление, что Никитин стоит среди обломков рухнувшего самолёта. И лицо у него было как у лётчика, потерпевшего аварию на необитаемом острове.
Никитин постоял какое-то время, потом шагнул к телефону и одним духом набрал семь цифр. Затаил дыхание.
— Я слушаю вас, — прозвучал голос, серебряный, как арфа.
Никитин молчал.
— Я ничего не слышу, — доверчиво сказал голос.
— А я молчу, — сказал Никитин.
— Почему?
— Видите ли… Вы меня совсем не знаете… И даже не представляете… Я ваш сосед… Из дома напротив…
— Ну почему не представляю? У вас полосатые занавески. В семь пятнадцать утра вы делаете гимнастику с гантелями. А в семь тридцать пять пьёте молоко прямо из пакета.
— Значит, вам меня тоже видно?
— Тоже.
— И вечером?
— И вечером.
Никитин вытер лоб рукавом.
— А как вас зовут, сосед напротив?
— Женя… То есть Евгений Палыч… Ну, в общем, Женя.
— А меня Наташа.
Помолчали.
— А что вы делаете сегодня вечером? — осмелел Женя. — Может, пойдём походим?
— Заходите. Мы и решим. Может, действительно пойдём и походим.
— А когда?
— Да хоть сейчас, — предложила Наташа.
— Подъезд пять, квартира двенадцать? — уточнил Никитин.
— А откуда вы знаете? — поразилась Наташа.
— Вычислил. Я же математик-программист. Я и адрес ваш вычислил, и телефон.
— А меня?
— Разве можно вычислить мечту? — полуспросил-полуответил Никитин.
— Жду, — тихо сказала Наташа и положила трубку.
Никитин стоял и слушал гудки, ещё не понимая, но предчувствуя, что случилось счастье.
Через двадцать минут Никитин вышел из своей квартиры. На нем была польская полосатая рубашка, югославский галстук, розовый в чёрную крапинку, и синий финский костюм. Пиджак он застегнул на все три пуговицы.
Сбегая со своего пятого этажа, Никитин посмотрел мимоходом в оконное стекло, на своё отражение. Отражение его несколько задержало.
Никитин неуверенно потрогал галстук. Потом так же неуверенно спустился ещё на один лестничный марш и подошёл к двери на третьем этаже, которая была простёгана малиновой кожей и украшена блестящими кнопками. Позвонил. Звонок затейливо звякнул.
Дверь отворил Гусаков.
На нем был стёганый халат, какие носили адвокаты в дореволюционной России.
Гусаков был член-корреспондент, член четырех королевских обществ, руководитель научного центра, в котором среди прочих трудился и Никитин в чине младшего научного сотрудника. У Гусакова была квартира номер 69, а у Никитина 96, и почтальон часто путал ящики.
Гусакову писали чаще раз в шестьсот. Он был нужен и в нашей стране и за рубежом, во всех четырех королевствах, поэтому Никитин довольно часто возникал перед стёганой дверью. К нему привыкли. Может быть, даже Изабелла, жена Гусакова, думала, что он — почтовый работник. Она поверхностно улыбалась Никитину. Он тоже вежливо улыбался и всякий раз пытался понять её возраст: тридцать или шестьдесят.
— Здравствуйте, Валерий Феликсович! — поздоровался Никитин.
— Здравствуйте, Женя, — поздоровался Гусаков, глядя в пустые руки Никитина.
— Извините, пожалуйста… У меня несколько неожиданный вопрос. Разрешите?
— Валяй, неожиданный…
— Валерий Феликсович, вот вы объездили весь мир. Скажите: этот галстук идёт к этой рубашке?
— Как корове седло, — откровенно определил Гусаков. — Сюда нужен сплошной.
— Сплошной? — потерянно переспросил Никитин.
— Прошу, — пригласил Гусаков и первым пошёл в глубь своей квартиры.
Никитин двинулся следом.
Все стены квартиры были увешаны ключами разнообразных размеров и назначений. Здесь были ключи от амбарного замка и ключи от города Антверпена.
— На свидание? — поинтересовался Гусаков, шагая мимо ключей.
— Да, — сознался Никитин.
— Влюбился? — с завистью спросил Гусаков.
— Вы знаете… она совсем другая, чем все.
— Это всегда вначале так кажется.
— Нет, — Никитин остановился и остановил Гусакова. — Все это все. А она — это она.