Сто лет безналом
Шрифт:
«Комсомольца» нещадно бросало из стороны в сторону, шпангоуты трещали от нагрузки, и Прохору казалось, что судно вот-вот развалиться на куски. А выжить в этом мокром аду не выйдет, будь ты хоть трижды бессмертным. К горлу подкатил ком, и Дубова вывернуло наизнанку.
— Че, студент, плохо? — поинтересовался сосед Прохора по каюте — моторист Митрич.
— Есть чуток, — едва сдерживая рвоту, ответил позеленевший Дубов.
— Эт ничего, — с усмешкой проговорил пожилой моряк, — человек, он ко всему привыкает. Поболтаешься немного, глядишь, и привык уже… Хотя вон Петрович, стармех наш, — пояснил он, — уж поболе моего окияны бороздит, а при пяти баллах словно салажонок блюет! Просто на большом судне тяжелее качка переноситься. Я после тральщиков, да СРТМов [78] долго к БМРТушке [79]
78
— СРТМ — средний рыболовецкий траулер морозильного типа.
.
79
— БМРТ — большой рыболовецкий морозильный траулер.
.
Словно в подтверждение слов Митрича судно накренилось на левый борт. Прохор похолодел от испуга — ощущение было такое, что пароход сейчас перевернется.
— Страшно? — участливо полюбопытствовал моторист. — Эт тоже не беда! Я свой первый шторм на палубе возле ПСНа [80] просидел! Дед [81] мимо проходил. Ты чего, — хитро так спрашивает он меня, — здесь сидишь? Да так, — отвечаю, — свежим воздухом дышу! Ничего дед не сказал, только прищурился лукаво и дальше пошел! А я так возле плота и просидел, пока все не утихло! А потом ничего, в шторм даже спится не в пример крепче… А как мы на Курилах в шторм киряли, рассказать кому — не поверит…
80
— ПСН — плот спасательный надувной.
.
81
— Дед — капитан судна (морской жаргон)
.
— Митрич, да помолчи ты хоть немного! — взмолился Прохор.
— А я чего, — возмутился моторист. — Я ж тебе, дурья башка, отвлечься помогаю! Ну, если достал, звиняй! Я тогда сосну чуток…
Через секунду до Прохора донесся мерный храп Митрича.
Едва только «Комсомолец» пришвартовался в Сингапуре, а команде разрешили сойти на берег, Прохор поспешил исчезнуть. Что творилось на судне, после того, как он не вернулся обратно в назначенный час, его мало интересовало. Адаптироваться на новом месте не составило труда. Языковая проблема перед Прохором не стояла: он спокойно разговаривал на десятке языков, сказывалась бурная гастрольная молодость начала века. А вот с новыми документами Дубову пришлось повозиться — нужных знакомых в Сингапуре у него не было. Но он не расстраивался — деньги есть, значит документы рано или поздно найдутся. Помог случай — во время обеда в респектабельном ресторане к нему подошел официант и попросил Прохора пройти к хозяину ресторана. Не понимая в чем собственно дело, Дубов вышел из-за стола и пошел вслед за официантом. Халдей оставил Прохора возле массивной дубовой двери и вернулся к своим обязанностям. Дубов секунду рассматривал вычурную резьбу на дверях, а затем вошел в кабинет хозяина заведения. Кабинет, против ожиданий, оказался небольшим уютным помещением, все пространство которого занимал массивный стол и несколько мягких кресел. За столом сидел пожилой мужчина. В глаза Прохора бросилась густая седая шевелюра хозяина и мощные сросшиеся на переносице брови.
«Как у Лени Брежнева», — усмехнулся про себя Прохор.
— Чем обязан? — вежливо, на английском языке осведомился у старика Дубов, бесцеремонно падая в мягкое кресло напротив хозяина кабинета.
— А ты и вправду — бессмертный! — вдруг по-русски отозвался старик. — А я, бля, не верил! Здорово, Кадуцей! Не узнал?
— Не припомню, — отрицательно мотнул головой Прохор.
— Зато я тебя на всю жизнь запомнил! Ты меня в двадцать седьмом от пера в бочину спас! Отмазал перед босотой баргузинской! Чуть не порешили демоны — я тогда беспризорничал, да с Пашей Сизым промышлял… Жиганом, в натуре, стать хотел! А тут комиссары повязали и на тюрьму… А там жиганов не очень-то…
— Пушкин? — смутно припомнил Кадуцей, глядя на седые курчавые волосы старика.
— Я! — обрадовано воскликнул хозяин ресторана. — Ведь ты меня Пушкиным и прозвал за волосы курчавые и смуглость! На всю жизнь кликуху прицепил! А я и сейчас по документам — Крис Пушкин…
— А здесь-то ты как очутился?
— Э-э! После лагеря я по воровской тропе
— Ссучился? — презрительно процедил Прохор.
— Да ты дослушай, — недовольно сморщился старик, — как только наш батальон вышел с территории Союза, я «ноги» сделал — дезертировал по-быстрому! Ох, и помотался по миру… Всяко было: и воровал и… А потом матрону одну склеил — добро подженился на старушке одной. А как она кони двинула — вступил в права наследства. Ресторанчик — самое любимое мое заведение! Я ж после зон, тюрем, да штрафбата, никак наесться не могу! Уж сколько лет прошло, а как вспомню…
— Слушай, Пушкин, а меня ты как вычислил? — в недоумении почесал затылок Прохор. — Ты ж из кабинета не выходил!
— Гляди, — Крис повернул к Кадуцею экран маленького телевизора, — новое слово техники — миниатюрные видеокамеры! Лаве за них отвалил немеряно! Но зато весь зал словно на ладони! Ты когда зашел — меня как будто током ударило! Я халдея и послал…
— Здорово! — согласился Прохор. — Слушай, прикажи, пусть пожрать принесут, я ж за этим вроде сюда и пришел…
— О, извиняюсь!
Пушкин поднял трубку телефонного аппарата, набрал несколько цифр и распорядился насчет обеда.
— За счет заведения! — любезно улыбаясь, сообщил он. — Может еще какие-то проблемы есть? Я ж до сих пор себя твоим должником считаю!
— Есть небольшая проблема, — согласился Дубов, — и даже помощь не помешает.
— Ну-ну? — поддался вперед Пушкин.
— Я ж теперь эмигрант, самовольно покинувший Союз с липовыми ксивами…
— Понял, — сказал Пушкин. — Был у меня один товарищ по этой части, не знаю, жив еще или нет… Я ведь давно уже на легальном положении, но для тебя попробую! — пообещал Пушкин, когда расторопные халдеи вносили обед в его кабинет.
Старый приятель Пушкина к счастью оказался жив, и на просьбу снабдить Прохора документами согласился. Сингапур Кадуцей покинул с документами на имя гражданина германии Герхарда Грубеля. Из малазии Прохор отправился в Италию: какое-то неясное чувство влекло его туда. Он постарался отдаться этому чувству без остатка, как давным-давно при поиске глаз Гермеса. В конце концов, он оказался на солнечном побережье Адриатического моря, в небольшом курортном городке Римини.
Часть вторая. «Время — деньги»
Глава 5
Наши дни.
Москва.
Леонид Булатников неспешно потягивал толстую кубинскую сигару, наслаждаясь душистым табаком. Еще вчера он курил сигареты, но они слишком быстро сгорали, а ему хотелось растянуть удовольствие до бесконечности. Столбик горячего пепла, который Леонид не удосужился вовремя стряхнуть, упал на светлые летние брюки. Эти штанишки от «Армани» стоили баснословно дорого — почти полгода стандартного времени. До сего дня Леонид частенько баловал себя такими роскошными подарками. Благо не бедствовал. Булатников раздраженно дернул ногой и стряхнул пепел на пол: так и есть, на дорогой ткани проявилось уродливое коричневое пятно.
— Вот дерьмо! — в сердцах выругался Леонид, пытаясь безрезультатно оттереть пятно пальцем. Однако, опомнившись, он махнул на досадную неприятность рукой — скоро вся эта бытовая суета останется за бортом.
Взглянув на часы, Леонид помимо воли поймал свое отражение в полированном стекле, защищающем циферблат «Ролекса». Пока никаких видимых изменений с его обликом не произошло, но это обстоятельство не обнадеживало Булатникова. По всей видимости, банк запаздывает с платежом и, как только он его проведет, Леонид превратиться в глубокого старика, в кошельке которого останется не больше пары трехнедельных медяков. Можно, конечно, и подзаработать, он знал пару способов срубить по легкому год-другой, но обратного пути в молодость не будет — физиологические процессы организма не обратимы. Будь проклят тот день, когда он поддался на уговоры профессора и взял чертов кредит! Профессор биовременных технологий Виктор Николаевич Сильнягин — давний друг семьи Булатниковых был самым близким человеком для Леонида. Когда родители Леонида (ему тогда было четырнадцать) трагически погибли во время волнений, связанных с мировым кризисом денежной системы, Виктор Николаевич взял мальчишку к себе, избавив сироту от детского интерната. Семьи и детей у профессора никогда не было — все свое свободное время он посвящал науке, но, тем не менее, Сильнягин как мог, заботился о мальчишке. Нет, Николаич не стал бы его так глупо подставлять! С ним самим должно быть что-то случилось! А времени разобраться с неприятностями не осталось!