Сто лет безналом
Шрифт:
— Для чего? — тихо прошептал монах.
— Да шоб было! — оглушительно расхохотался барон.
— Что было? — еще тише прошептал монах.
— Всё!!! — барон подвинул поближе к себе серебряное блюдо с жареным поросенком. — Вот этот жареный поросёнок хотя бы, — он с хрустом вывернул его заднюю ногу и с жадность впился в нежнейшее мясо. Жир стекал по его черной жесткой бороде, капая на кружевной воротник. Но барон не обращал на это ни малейшего внимания. — И как эти балбесы при дворе жрут мясо маленькими вилами, — сказал он задумчиво, — руками намного удобнее! О чем это я? Да! Чтоб жратва была, вино,
Монах отрицательно качнул головой:
— Да простит меня владетельный синьор, нет!
— Ну, как знаешь, — барон взял в руки нож и с задумчивым видом принялся ковыряться острым кончиком в зубах, вычищая застрявшие волокна мяса. — Не хочешь, держать не буду. Иди своей дорогой. Только кой чего прочитаешь мне, да ответы отпишешь, и все — свободен. Ищи свою истину. Да, вот еще, — барон отвязал с пояса увесистый мешочек и бросил его монаху, — зайди в мою деревню: мертвых отпеть, родившихся покрестить, ну, в общем, сам знаешь чё делать надо. Учить не буду. Монах покорно кивнул головой, но денег не взял. Барон удивлённо приподнял одну бровь:
— Это плата за работу!
— Господь мне отплатит сторицей! Я всё сделаю, как положено!
— Как знаешь! — сказал барон, забирая деньги обратно.
Первыми заметила вошедшего в селение монаха, конечно же, вездесущая босоногая ребятня. Гурьбой сбежались они посмотреть на незнакомца, вторгшегося в размеренную тихую жизнь села. Вслед за детьми потянулись люди постарше. При виде странствующего монаха многие из них становились на колени и смотрели ему вслед глазами полными надежд. Со всех сторон слышались просьбы, мольбы о помощи, как будто священник мог одним взмахом руки решить все их проблемы. Последним появился опрятно одетый крепкий старик, с длинной окладистой бородой и цепким пронзительным взглядом, сверкающим из-под кустистых седых бровей.
— Староста, — догадался монах.
Невзирая на раскисшую под дождем дорогу, у самых ног монаха старик рухнул на колени, забрызгав свою чистую одежду жидкой кашей грязи:
— Во имя Господа нашего, помощи просим! Святой отец, не дай невинным душам гореть в Геенне Огненной! — обхватил он руками грязные ноги монаха. Петр перекрестил старосту и обнял его за плечи:
— Поднимись, сын мой! Мне ваше горе ведомо! Господь воздаст вам за все ваши страдания!
Старик медленно и тяжело поднялся с колен.
— У-у-у! Ирод! — погрозил он кулаком в сторону замка. — Пускай этому кровопийцу воздастся по заслугам! Если не на этом свете, то хотя бы на том!
Как причудливо порой распоряжается судьба: радость и горе, жизнь и смерть иногда идут рука об руку. Так было и здесь, в этом доме, где монаху пришлось одновременно отпевать покойника и крестить новорожденного младенца. Молодая женщина, с опухшим от слёз лицом, сидела у ног лежащего на столе мертвеца. В другом углу комнаты исходил криком голодный ребёнок, но она не реагировала на крик, тупо уставившись в одну точку. Покойник, моложавый мужчина средних лет, видимо был мужем несчастной, обезумевшей от горя женщины. Монах ласково погладил женщину по волосам.
— Терпи милая, терпи, — тихо сказал Пётр. —
— Да как же я одна-а — а теперь, — вдруг запричитала женщина, — без кормильца-а-а! На кого ты меня покинул, сокол ты мой ясноглазый! Она уткнулась лицом в грудь монаху, рыдания сотрясали её тело. Как мог Пётр пытался успокоить несчастную:
— Ты не одна. Господь, он всегда с нами. Он не даст тебя в обиду. Поверь. Ведь все мы — дети Божьи. Именно дети, а не рабы, как считают некоторые. И заботится он о нас, как о чадах своих. И у тебя осталось самое ценное сокровище в мире — твое дитя. Родное. И ты заботься о нем, а Господь позаботится о вас.
Женщина перестала рыдать, лишь продолжала тихонько всхлипывать. Словно опомнившись, она кинулась в угол к ребенку, и через мгновение он затих.
Только поздним вечером, когда все мёртвые были упокоены, все молитвы прочитаны, все окрещенные младенцы получили, наконец, имена, Петру удалось перевести дух. В изнеможении он опустился на придорожный камень, устало сложив руки на коленях.
— Святой отец, — окликнул его кто-то.
Петр обернулся на голос. Женщина с маленьким ребенком на руках, новоиспеченная вдова, это её мужа сегодня похоронили на сельском кладбище.
— Святой отец, — снова повторила она, — у тебя с утра крошки во рту не было. Я накормлю. Ночь на дворе, пойдем, переночуешь у меня. Монах в ответ на это предложение лишь согласно качнул головой.
«Что может быть лучше горячей пищи, когда желудок пуст, натопленной тёплой избы в холодный дождливый вечер, простых радостей жизни вместо бесконечного поиска ускользающей истины? — молча размышлял Пётр, тщательно пережёвывая овсяную кашу, приготовленную вдовой. — Так хочется всё бросить и остаться здесь навсегда».
— Отче, — опять женщина оторвала Петра от невеселых дум. — Ты вернул меня к жизни. Спасибо тебе. Я уж было хотела совсем…, - она опустила голову. Нахлынувшие воспоминания прочертили на её щеках две мокрые дорожки, — …совсем в омут. А о Патрике, о кровиночке своей, и забыла совсем. Но ты напомнил мне о главном. Ты прав святой отец, дети… для них Господь создавал этот мир… Хороший или плохой, я не знаю. Но для них.
И монаху ничего не оставалось, как согласиться с ней.
Наконец-то благодатное солнце явило миру свой лик. Теплый весенний ветерок сдул с молодой клейкой листвы последние капли дождя, и лес вдруг ожил, заиграл яркими красками, защебетал птичьими голосами, зашуршал множеством маленьких лапок и ножек. Монах остановился и вдохнул свежий лесной воздух полной грудью.
— Красота! — выдохнул он. — Райские кущи, сады Эдема! И всё это здесь, на земле, нужно только всё это рассмотреть!
Неожиданно просека круто повернула, и монах уткнулся в поваленное дерево, лежащее поперёк дороги. На дереве сидел лохматый мужик, заросший густой черной бородой по самые глаза. Он лениво ковырялся пальцем в носу. Увидев монаха, чернобородый оглушительно засвистел.
— Эй, братва! — заорал он на весь лес. — Это нищий монах, у которого кроме молитв и драной сутаны взять больше нечего! Ближайшие кусты затрещали, выпуская на дорогу пятерку волосатых нечесаных оборванцев. С ближайших деревьев спрыгнули три лучника в зеленых одеждах.