Сто одиннадцатый (с иллюстрациями)
Шрифт:
Ко всему этому найденная планета должна быть еще и свободна, не иметь своих разумных (или могущих стать разумными в будущем) обитателей. Для высокоцивилизованных существ это условие обязательно.
Найти такую планету исключительно трудно, а время не ждет, момент катастрофы и гибели планеты со всеми обитателями неумолимо приближается. Время становится решающим фактором…
Существует еще один путь спасения, не требующий столь жестких рамок времени. Но путь этот доступен только такому сообществу мыслящих существ, которое уже способно к объединенным усилиям ради единой цели, наука и техника которых находятся не просто на
Тогда становится возможным бегство из обреченной на гибель системы, НЕ ПОКИДАЯ СВОЕЙ ПЛАНЕТЫ, НА НЕЙ САМОЙ, КАК НА ИСПОЛИНСКОМ КОСМИЧЕСКОМ КОРАБЛЕ, СПОСОБНОМ ВМЕСТИТЬ ВСЕХ СРАЗУ!
Именно так и произошло с планетой, которая была родиной Норит сто одиннадцать, Вензот и их соотечественников.
Давно уже лишенные родного солнца, обитатели планеты-сироты вынуждены почти вслепую странствовать по просторам галактики в надежде встретить, наконец, звезду, пригодную к роли нового солнца. Пригодную хотя бы в том смысле, что к ее излучению можно будет приспособиться, пусть не сразу, пусть после длительного времени, пусть с помощью искусственных методов этой своеобразной «акклиматизации».
Вся жизнь уже трех поколений проходит под знаком ожидания.
Серебристые операторы упорно, раз за разом посылают огромную планету в неведомое. Почти наугад, потому что законы движения материальных тел в этом высшем пространстве известны, но не изучены полностью.
Сто десять попыток! Девяносто восемь раз оказывались вблизи чужого разума. Сто десять раз вновь устремлялись в ничто…
И вновь надеялись!…
Но как ни спешили, зная, что время уходит и что, чем больше будет попыток, тем вероятнее конечный успех, каждый раз задерживались в чужой планетной системе до тех пор, пока в архивах науки не оставались все сведения о ней. Они будут бесценны для будущих поколений ученых, познающих Вселенную.
Такие путешествия, какие вынуждены теперь совершать очевидно, неповторимы.
Наука всегда думает о будущем, иначе она не имеет права называться наукой!
ГЛАВА 6,
в которой рассказывается о том, что случилось с капитаном Аксеновым, и появляется очередная загадка
Саша Кустов напрасно беспокоился о том, что не выполнил полученного приказания и не позвонил по телефону в Н…ск. Кузьминых было не до него.
Не прошло и часа после отъезда Кустова в Фокино, как в отделение милиции поступило необычное сообщение из городской поликлиники.
Казалось бы, после истории с Анечкой и, особенно, после «корриды» в кабинете начальника милиции можно было ничему больше не удивляться, но то, о чем сообщили из поликлиники, было совсем в ином роде, и Кузьминых не пришло в голову связывать это происшествие с утренним. Оно было удивительно и непонятно само по себе.
Он поспешно оделся, отдал приказ дежурному встретить районное и областное начальство, если оно прибудет до его, Кузьминых, возвращения, и чуть не бегом направился в поликлинику,
Никаких мыслей, а тем более предложений или догадок не возникало у него в пути. События, следовавшие в этот необычайный день одно за другим, парализовали его способность вообще мыслить связно. Он и действовал не обдуманно, а просто в силу привычки. Случилось что-то требующее его присутствия на месте происшествия, вот и все. И он спешил туда, где ожидали его прихода, нуждались в содействии и помощи работника милиции.
Главный врач ожидал Кузьминых в своем кабинете. Кроме него там находился еще незнакомый молодой человек высокого роста, худощавый, со светлыми волнистыми волосами, расчесанными на боковой пробор. Одет он был в новый, с иголочки, синий костюм.
— Познакомьтесь! — сказал главврач. — Это наш новый сотрудник, доктор Фальк, приехавший сегодня утром из Латвии. Кстати, у доктора есть к вам дело, товарищ Кузьминых.
Молодой человек слегка поклонился.
— Дело мое может подождать, — сказал он. — Оно не спешное. Я приехал сюда на автобусе, — прибавил он, очевидно считая необходимым зачем-то так подробно информировать офицера милиции.
Говорил Фальк без акцента, но выговаривал слова очень замедленно.
— Мы попросили вас прийти потому, — нетерпеливо сказал главный врач, обращаясь к Кузьминых, — что сами ничего не можем понять в том, что здесь у нас происходит.
— И тогда вы решили, что мы, работники милиции, сможем понять это лучше, чем вы? — улыбнулся старший лейтенант. — Ну что ж, в таком случае расскажите обо всем как можно более подробно.
— Я готов это сделать, но, по-моему, достаточно того, что я сказал по телефону, и лучше, если вы сами увидите.
— Вам виднее! Но скажите, почему вы не отправили капитана Аксенова домой? Семен Семенович говорил, что капитан скоро будет дома. Я именно так и сообщил его жене. И она ждет теперь.
— Нет, она скоро придет сюда. Я ей звонил. А домой мы собирались отправить вашего начальника только после того, как наложим давящую повязку. У капитана сломано два ребра. Необходимо было получить рентгеновский снимок, он был готов минут двадцать назад…
— И вам помешало то, о чем вы говорили мне по телефону? — спросил Кузьминых.
— Вот именно. Пойдемте!
Они вышли в коридор. Доктор Фальк не пошел с ними, оставшись в кабинете.
Идя позади главврача, Кузьминых думал, что как это ни удивительно, но он совсем спокоен и не ощущает ни малейшего волнения, хотя то, что ожидает его там, в больничной палате, где находится Аксенов, более чем необычайно, судя по телефонному сообщению главного врача.
Продолжительность возбуждения нервной системы, вероятно, имеет предел, а для него, старшего лейтенанта Кузьминых, таким пределом явилась история с колхозным быком. Встряска нервов была слишком основательной.
— Между прочим, — обратился он к своему спутнику, — ни вы, ни Семен Семенович не говорили о том, что у нас в городе будет новый врач. Странно, почему его прислали из такой дали, как Латвия? Разве нельзя было найти врача поближе, в нашей области или крае?
— Не знаю. Мы давно дали заявку, так как Семен Семенович собирается уходить на пенсию. Ему уже далеко за шестьдесят. Вероятно, вы не слышали о том, что будет новый терапевт, случайно. А этот Фальк что-то говорил о своих легких, что ему необходим континентальный климат…