Сто осколков одного чувства
Шрифт:
Она: Не ори. Мыш испугается.
Он: Он в садике.
Она: Один – в садике. А второй – здесь.
Он: Где? (шарит глазами по комнате)
Она: Угадай с двух раз.
Он: Ой... Ты что, хочешь сказать...
Она: Да. Только кое-кто этой новости не заслуживает.
Он: Правда? (приходит в себя)
Она: Правда, правда. Пока ты тут валялся мертвый, я сходила в консультацию.
Он обнимает ее и молча смотрит. Сквозь похмельную муть во взгляде читается и стыд, и радость.
Он: Прости меня...
Она: Никакая ты не сволочь. Обычный пьяный дядька.
Он: Нет. Я – сволочь. А ты – королева. Я недостоин даже того, чтобы вылизывать за тобой тарелки.
Она: Ты обещаешь, что это в последний раз?
Он: Просто в последнее время ты так редко улыбаешься. Как будто погасла.
Она: Баба – как Луна. Она светится отраженным светом. Так что если я погасла, то спроси о причине у себя... Солнышко... Так что насчет последнего раза?
Он: Я постараюсь.
Она: Это не ответ.
Он: Я очень постараюсь... Ооох. Как мне плохо...
Она: Мне тоже плохо.
Он: Почему?
Она: Потому что плохо тебе. дурак.
Он: Я могу что-нибудь сделать, чтобы тебе стало лучше?
Она: Да.
Он: Что?
Она: Увези меня отсюда...
Часть третья
Путешествие в Египет.
Путевые приколы, классическая съемка туристической пары.
Она счастлива, и часто не только улыбается, но и смеется. Она очень похорошела: загорела, глаза блестят. На ней смешные летние прикиды, которые ей очень к лицу. Среди путевых съемок, которые произойдут спонтанно, нас интересует одна сцена – на фоне пирамид (или других руин). Он читает наизусть фрагмент книги Экклезиаста на фоне заходящего за руины солнца.
Она: Я не знала, что ты читаешь Библию.
Он: Это бывает редко. Тебя не пугают эти камни?
Она: Немножко. А тебя?
Он: Мне не по себе рядом с ними. Кажусь себе очень маленьким на фоне всех этих жизней и смертей. Ведь совсем недавно здесь кипела жизнь. В толпе шныряли воры, на базарах орали торговцы. Размалеванные шлюхи строили глазки важным персонам и голодным студентам. Рабы бегом несли господина в баню, а навстречу такие же рабы несли другого господина на кладбище. И все это происходило у подножия этих руин, которые тогда не были руинами. Рядом с бессмысленным муравейником рынка, от которого теперь не осталось не только индюшки, которую там купили, но и монеты, за которую ее продали, кипел такой же бессмысленный муравейник пирамиды, с помощью которого надменный фараон хотел победить саму смерть.
Она: Тогда иначе думали о смерти.
Он: Тогда обо всем думали иначе. Ради одной идеи человек мог прожить всю жизнь. И не один человек, а толпы людей.
Она: Я не люблю толпы. И я не люблю идеи, ради которых нужно прожить всю жизнь. Потому что когда идея начнет приносить плоды, есть их будет уже нечем. Хороша ложка к обеду.
Он: Ты говоришь, как женщина.
Она: А я и есть женщина. Кажется, сегодня ночью ты имел удовольствие в этом убедиться...
Он: (мечтательно) Мне же нужно скоротать время до следующей ночи. Вот и треплю языком.
Она: Валяй дальше, дядька. Мне нравится. Только не по себе немножко.
Он: Какое страшное слово «время»... Мы для него – еда. Оно съедает нас со всеми нашими страстями, радостями и бедами... Только кости и остаются. Оно бросает их своим двухголовым собакам. Но кому-то удается продержаться, правда? Цари, военачальники, поэты... Некоторыми из них Время подавилось...
Она: Нет. Оно оставило их на сладкое и доест позже.
Он: Думаешь?
Она: Уверена.
Он: Тогда зачем все наши попытки победить время?
Она: А кто сказал, что с ним нужно драться? У него есть свои слабости. Оно не умеет состарить нас раньше, чем мы этого захотим. И уже за это ему нужно быть благодарным.
Он: Когда я начинал писать песни, я верил, что они меня переживут.
Она: Они тебя переживут.
Он: Некоторые из них уже сдохли. Некоторые состарились. Только две или три еще держатся.
Она: Не тебе судить о них. Время рассудит.
Он: Опять – Время.
Она: Опять и всегда – время. И вообще не в песнях дело. Ты пишешь их не потому, что хочешь оставить после себя память, а потому, что у тебя внутри воет большой серый волчище.
Он: Ерунда. Все это – обычное тщеславие, барахтанье в луже из собственного навоза.
Она: Тщеславие – игрушка для мальчиков. Очень опасная игрушка. Лучше бы вы играли со спичками.
Он: Мы играем с женщинами, а это еще опасней.
Она: Но только с нашей помощью вы можете по настоящему победить время.
Он: Как?
Она: Мыш, который есть и ждет нас у бабушки. Второй Мыш, которого я ношу с собой. Их дети, в которых они перейдут с помощью женщины. Посмотри на эти руины закрытыми глазами. Помнишь? Ты ведь уже бегал по ним с украденным на рынке яблоком. А потом лазил через забор к дочке кузнеца. А потом у тебя была жена, и может быть, она была даже похожа на меня. А потом ты умер, и только для того, чтобы снова бежать босиком по другим улицам другого города.
Он: Да. Помнится, будучи мушкетером, я очень любил хватать за жопы монахинь.
Она: А помнишь, как одна из них за это дала тебе по наглой гасконской морде?
Он: Еще бы... (пауза) А наша любовь – тоже продолжение чьей-то любви?
Она: Конечно. И мы, уходя, подарим ее другому мальчику и девочке.
Он: Но это ведь будет нескоро.
Она: Так нескоро, что тебе еще надоест меня любить.
Он: Или тебе.
Она: Нет. Для меня любить тебя – то же, что дышать. Когда я тебя не вижу, меня нет.
Он: Но ведь я есть.
Она: Да.
Он: Тебе хорошо?
Она: Да.
Камера гаснет.
Дом. Она лежит на диване, отвернувшись к стене.
Он: Вставай, сонное царство.
Она: (глухо) Я не сплю.
Он: Что-то случилось?
Она: (оборачиваясь) Ничего особенного.
Он: И все-таки.
Она: Я сделала аборт.
Он: Что?!
Она: (с каменным лицом, очень спокойно) Я сделала аборт. Второй Мыш перестал расти, и его пришлось вычистить.