Сто первый километр
Шрифт:
Мебель была разномастная, но тоже из комиссионки. Вполне приличная мебель.
Эксперт Тимохин отпаивал Наклейкину водой. Она ничего не говорила, только мычала.
В углу сидел паренек лет шестнадцати и крупный мужик в форме железнодорожника.
– Это свидетели, – показал на них Шелков.
– Хорошо, вы пока хозяйку в чувство приводите, а я со свидетелями поговорю.
– Пошли, сердечная, – Никитин подхватил под руку хозяйку, – пошли, приляжешь и расскажешь мне все.
– С
– С Леши начинайте, – степенно ответил железнодорожник.
– Значит, ты – Леша?
– Да.
– А полностью?
– Наклейкин Леонид Петрович.
– Вот и славно. Начинай по порядку, Леонид Петрович.
– Я к тете Маше пришел. Мы договорились, что я в одиннадцать приду, помогу ей по огороду.
– Ты говори спокойнее. – Данилов поощрительно улыбнулся. – Не спеши.
– Я в дверь постучал – никого. Обошел дом, окна открыты, никого нет. Я удивился: тетя Маша, когда уходит, всегда окна закрывает и ставни запирает. Тогда я в комнату залез.
– В комнате все так и было?
– Да, я заметил, что все шкафы раскрыты, вещи на полу, посуда побита… Я тогда начал тетю Машу искать… На кухню забежал, слышу – в погребе стонет кто-то… Я хотел открыть, а на крышке шкаф стоит…
– Дальше я расскажу, – степенно сказал железнодорожник. – Сосед я. Лагутин Сергей Фролович, работаю машинистом тепловоза. Когда ко мне Лешка прибежал, я сразу недоброе почуял.
– Почему?
– А потому, товарищ…
– Зовите меня Иван Александрович.
– А потому, Иван Александрович, что повадился к ней ходить один фармазон.
– Кто?
– Фамилию не скажу, а имя ему – Колька. Он всю дорогу в буфете на станции крутился или в ресторане. Да в горклубе я его в бильярдной встречал. Люди на работу, а он – шары катать. Из урок он, сюда высланных.
– Так, интересно. – Данилов задумался. Если этот урка Колька шел на грабеж открыто, значит, решил рвать с поселения.
– Можно продолжать, Иван Александрович? – спросил Лагутин.
– Да-да, конечно.
– Мы сюда прибежали. Шкаф отодвинули, Марию полуживую из подвала вытащили. Я велел Лешке к телефону бежать, а сам топор взял и караулить стал.
– Спасибо. Наш товарищ запишет ваши показания, а пока побудьте в качестве понятых.
– Иван Александрович, – в комнату заглянул Никитин, – дело срочное.
На кровати в спальне сидела Наклейкина. Она уже пришла в порядок. На тумбочке стояла початая бутылка водки. Никитин успокаивал потерпевшую старым способом.
– Вы послушайте, что она говорит. Давай, Маня, расскажи товарищу полковнику то, что мне говорила.
– Они… Товарищ… Они…
– Глотни-ка, Маня, еще пять капель. – Никитин плеснул в чашку водки.
Наклейкина выпила, сморщилась и посмотрела на Данилова вполне осмысленными глазами:
– Манто взяли… Чернобурки две… Часов мужских трое…
– Ты, Маня, разговор их нам поведай. – Глаза у Никитина горели охотничьим азартом.
– У них наганы…
– Сколько? – спросил Данилов.
– Три.
– Зачем?
– Они, я подслушала, сберкассу сегодня грабить будут.
– Когда?
– В перерыв.
Данилов взглянул на часы – в его распоряжении оставалось тридцать пять минут.
У него два милиционера, Никитин, Шелков и он. Всего пять. Вполне хватит.
– Шелков!
В комнату вошел лейтенант.
– Ты сберкассу городскую знаешь?
– Так точно, моя сестра там заведующая.
– Тем лучше. Второй вход в нее есть?
– Есть. Задний ход в палисаднике. А что случилось, товарищ полковник?
– Брать ее будут сегодня в тринадцать.
– Как «брать»? – не врубился Шелков.
– Грабить то бишь.
– Да не…
Данилов не дал ему договорить:
– Сколько ходу до сберкассы?
– Минут семь.
– Значит, десять. Пять – восемь минут на переговоры.
– Надо в райотдел позвонить, – перебил его Шелков.
– Вы, Шелков, пока что мой подчиненный.
– Виноват, товарищ полковник.
– Звонить не будем. Никаких разговоров через коммутатор. У меня в вашем городе уже был печальный опыт. Ровно десять лет назад. Тимохин, бегом в райотдел, передай: пусть незаметно блокируют подходы к сберкассе. Пусть все щели закроют. Давай.
Эксперт бросился к мотоциклу.
– В здание проникаем незаметно. Все остальные подробности операции на месте.
Ходики на стене неумолимо подвигались к часу. Данилов сидел в маленьком зальчике лицом к входу и делал вид, что проверяет облигации. Пистолет лежал рядом, прикрытый газетой. У входа, на стремянке, пристроился Никитин, он нацепил старый синий халат, нахлобучил какую-то немыслимую кепку.
За барьером укрылся Шелков с милиционерами.
Тик-так. Тик-так. Стучали ходики, и звук их был похож на шаги времени.
До перерыва осталось семь минут. Дверь распахнулась, и в сберкассу вошел паренек лет семнадцати.
Был он юркий, со стрижечкой «бокс», с челочкой. И одет по последней московской блатной моде: желтые туфли, серые коверкотовые брюки тридцать сантиметров, двухцветная курточка, воротник рубашки выпущен. Он зыркнул глазами. Ничего подозрительного. В углу седой фраер облигации проверяет. Монтер на стремянке.
Он подскочил к барьеру:
– Деньги-то есть?
– А тебе зачем? – спросила кассирша.