Сто сорок писем Василия Белова
Шрифт:
Рыжов писал:
«Дорогой Василий Иванович и дражайшая супруга Ваша Ольга Сергеевна!
Искренне и сердечно поздравляем мы вас с великим праздником россиян – Днем победы!
Конечно, не след бы так жить победителям, быть всюду униженными и оскорбленными, но, видимо, Крест Господень возложен на нас неимоверной тяжести за грехи наши…
Однако не будем гневить Бога разными сетованиями на судьбу свою. Ведь есть же кто живет и сложнее, и хуже нас. Надо научиться благодарить Бога за любую маленькую светлинку, маленькую благодать его, ибо истинно счастлив лишь тот человек, который умеет обходиться самым малым в жизни.
С
Вторично Вам пишу обеспокоенный Вашим молчанием – здоровы ли Вы, не проявилась ли в Вашем здоровье какая-то новая болячка (тьфу-тьфу!). Вы России еще долго (лет 20–35!) нужны крепким, здоровым, энергичным, работоспособным, веселым!
Меня не покидает (может быть, иллюзорная мысль), что Вы с Грешневиковым А.Н. или с В.Г. Распутиным побываете в моей деревенской глуши, где нет ни заводов, ни химии, не было и Чернобыля, даже английский ящур к нам не доходил.
Может, сделать так: Крупин, Костров, Шуртаков и Вы, Распутин и Грешневиков – сможете вместе – вот было бы здорово! А езда по железке до ст. Шахунья Горьковской ж/д от Москвы все по прямой – 10 часов. А тут я встречу на авто.
Интересного в мире все Вы видели много, но ведь были у меня в гостях Крупин, Шуртаков, Костров, Старшинов – и ничего. Им понравились наши, еще не испорченные люди. Давайте подумаем! Ведь дней наших не так уж и много осталось. Напишите мне: как Вы там?
Еще раз с великим праздником Победы! Ваш Алексей Рыжов и Любаша».
Сколько бы я ни планировал и ни готовил поездку в кировскую лесную глушь, Белов всякий раз откладывал путешествие на потом. Это «потом» так и не позволило нам увидеться с Рыжовым.
Письмо семнадцатое
Дорогой Анатолий Николаевич!
(Хотел назвать по старой памяти Толей, да вовремя спохватился). Благодарю тебя за письмо от 18 мая и спешу сделать рукопись из статей – практически из новых, а ты продолжи хлопоты (с кем?). Воспоминания о Шукшине уже идут у Ларионова, мы опоздали уже…
Я поздравляю тебя с книгой о реставраторе! Молодец, много грехов с тебя снимут за эту книгу после второго пришествия… Слава Богу, что есть такая книга. Ура!
Еще сообщаю, что хлопотать об Академии Петровской – не следует вообще. (Объясню при встрече). Не надо ни искать спонсора, ни связываться с Питером. Скажи Селезневу, что эту обузу мы снимаем с него, пусть все идет без спонсоров, не потому, что я терпеть не могу этого слова, а потому что… из любопытства.
Хочу знать, чем они (академия) завершат свою же затею. Отложи ходатайство, либо отступись… Ничего не надо делать и Селезневу, но ты молчи…
С Павловым дело разрешилось, я узнал, наконец, его домашний адрес и мобильный телефон, в следующий приезд встречусь с ним. Он, оказывается, не имеет своего офиса – вот и экс-премьер!
Продолжи, пожалуйста, хлопотать с поиском зала для
По поводу приватизации жилья (Селезнев просил подобрать одну-две нерусских фамилии, помнишь?). Я нашел пока одного Н.Н. Энгвера. Вот его телефон: 415-54-90. Адрес: Рублевское шоссе, 31, корпус 2, кв. 446. Меня надо исключить, так как я уже не москвич, а о дочери позаботятся ребята из ведомства, так как Бородин уже оправдан. Она уже ждет окончательного решения и все бумаги у ней сданы. Все!
Главное: можно ли посылать тебе рукопись моих статей? Сергею Владимировичу кланяюсь. Белов. 31 мая 2001 г.
В конверте лежит дополнительная короткая записка. Белов написал: «В Кириллове позвони – 32-32-7, экскурсовод». В моих планах на июнь значилась поездка в два вологодских монастыря – Кирилло-Белозерский и Ферапонтов. Уговорить Белова поехать за компанию я не смог. Он дал координаты знакомого экскурсовода. Воспользоваться ими не довелось. Я ехал с друзьями-реставраторами, а им требовалось уединение, чтобы измерить крепостные стены, сделать нужные замеры, провести фотосъемку.
Мягкая красота фресок Дионисия в Ферапонтовом монастыре меня так поразила, что на обратном пути я заехал попить чаю к Василию Ивановичу. Перед встречей закупил на рынке пару сеток продовольственных товаров, для Ольги Сергеевны букет ярких и солнечных роз. Беседа в тот день крутилась в основном вокруг имени основателя уединенного и живописного монастыря монаха-чудотворца Ферапонта. Откуда у писателя были такие энциклопедические познания той эпохи, истории Белозерской земли, биографии самого Ферапонта, можно было только догадываться. Белов то и дело цитировал строки малоизвестных летописей, и даже страницы из жития самого Ферапонта. С каждой картинкой, нарисованной яркими деталями, передо мной вставал удивительный рассказчик. Я ходил по заросшим травой монастырским тропинкам, а рядом мелькали черные рясы молчаливой братии. Обитель хранила умиротворяющий дух красоты. Трудолюбивый Ферапонт неустанно махал топором, возводя очередную келью.
– Ферапонт происходил из богатой и благородной семьи бояр Поскочиных, – громко чеканил длинные предложения Белов. – Жили они в Волоколамске. Мирская суета мальчику не нравилась. Именем Ферапонт нарекли его, предварительно совершив постриг, в Симоновом монастыре, куда тот пришел тайно от родителей. Однажды, выполняя поручения архимандрита за пределами монастыря, делая потребные покупки, он побывал на Белоозере. Его непорочная душа была покорена множеством озер, лесов, непроходимых болот. Он обошел вокруг ту землю несколько раз и так ее полюбил, что упросил архимандрита отпустить его туда для уединения от мира и служения Богу.
Тут Белов достал тетрадный лист и прочел мне цитату из жития Ферапонта: «Ибо желала эта святая душа и некоторые новые добродетели стяжать, – верх же всех добродетелей есть безмолвие».
– Знаешь, Анатолий, что такое безмолвие? – звучит затем хитроватый вопрос для меня.
– Тишина, – отвечаю я. – Покой. Молчание.
– Почти угадал. Это полное игнорирование всяких голосов и звуков.
– В первую очередь, человеческих.
– Ты опять не точен. Скорее всего, безмолвие следует относить к себе, то есть накладывать на себя обет молчания. Мы вот с тобой не годны быть безмолвниками.