Сто тысяч миль
Шрифт:
Казалось, между нами не осталось ни миллиметра, когда мы сплелись в новом нетерпеливом поцелуе. Мои ноги обвили его корпус, пальцы запутались в кучерявой шевелюре. Наши языки соприкоснулись в лихорадочной ласке, и жар устремился по телу вниз, стекая к пояснице, будто раскалённая плазма. От этого всегда захватывало дух. Трепетало тело.
— Можно? — прошептал он прямо в губы, коснувшись застёжек моего комбинезона.
О чём именно он спрашивал, я не знала. Сказать вслух, что можно всё, не решилась, внезапно оробев. Только положила свои ладони на его и вместе с ними потянула замок вниз. Его ловкие пальцы сразу пробрались внутрь, обжигая касаниями. Теперь всё остальное казалось неуместным, комбинезон раздражал, я хотела прикосновений вот так, везде,
Я не дала ей всё испортить. Прежде я уже позволяла Беллами прикасаться ко мне… везде. Сейчас мне хотелось этого даже больше, чем прежде. Внизу живота пылала приятная зудящая тяжесть, его ответное желание невозможно было не почувствовать, и оно меня не пугало. Поддавшись какому-то первобытному инстинкту глубоко внутри, я поёрзала, вжалась в него ещё плотнее. В ответ на моё бессознательное движение всё его тело напряглось. Из моей груди в ответ вырвался тихий исступлённый стон — я и не подозревала, что могла издавать такие звуки.
Эта дикая внутренняя жажда предала мне решимости: я тоже хотела чувствовать его кожу без надоедливой пижамной рубашки, хотела стянуть её и касаться губами, проводить руками по напрягшимся мышцам и терять голову от электрических разрядов, бегущих сквозь пальцы. Чтобы не начать думать о том, что творю, я правда потянула ткань в стороны. Крохотные заклёпки легко расстёгивались с тихими щелчками одна за одной, и, наконец, мои ладони легли на его обнажённую грудь, разводя рубашку в стороны, скользнули вниз, к твёрдому рельефу пресса. Видеть украдкой, ощущать сквозь одежду и трогать вот так — это были такие болезненно разные вещи, словно чёрно-белое кино и сама жизнь со всеми её красками.
— Кларк, — хрипло произнёс он. От того, как это прозвучало, всё внутри скрутилось в нетерпеливом предвкушении. — Не то, чтобы я против, но когда ты вот так… касаешься и… что именно ты хочешь сделать?
— Не знаю, но… — я запнулась.
— Что? Скажи.
— Будь со мной, — прошептала едва слышно. — По-настоящему.
Стоило сказать это вслух — и всё исчезло. Все правила, все запреты, все доводы рассудка, вся неловкость, всё. Только волны жара расползлись прямо под кожей за считанные доли мгновения, когда я поймала его взгляд. В нём горело то же невидимое пламя, которое жгло изнутри и меня, в нём сплелись обожание, страсть, нетерпение, с которыми он потянул меня к себе, с которыми поцеловал жадно, исступлённо, влажно, глубоко до мурашек. Снова жадно соприкоснулись наши языки. Его пальцы поддели кромку майки, пробрались под неё вверх, его ладонь накрыла мою грудь, и от удовольствия я совершенно бесстыдно застонала прямо в поцелуй.
В ответ Беллами легко подхватил меня, уложил на спину, на простыни, навис сверху. Дышать стыло тяжелее вовсе не из-за его веса — от ощущения его кожи на моей, от близости, от твёрдости его желания, упёршегося мне в бедро сквозь одежду. Он нетерпеливо задрал майку вверх, и мы разомкнули губы только для того, чтобы окончательно избавиться от неё. Его руки нарочито неторопливо изучали моё тело, словно он хотел запомнить каждый дюйм, мои — лихорадочно шарили по его спине, окончательно стягивая с плеч рубашку. От того, как он изо всех сил пытался не спешить, всё внутри горело только сильнее. Мне почти хотелось попросить его поторопиться, ведь и возбуждение, и лёгкий страх неизвестности натягивали нервы до предела.
Но Беллами вдруг замер. Мог бы разглядывать обнажённое тело, может, даже хотел, но вместо этого смотрел только в глаза.
— Ты точно уверена?
— Ага, — выдохнула я едва слышно.
— Не боишься? — кончиками пальцев он невесомо провёл вдоль шеи, мягко откинул в сторону мои спутавшиеся волосы.
— Немного, — я смущённо отвела взгляд. — Знаю, что может быть неприятно. Но я тебе доверяю.
— Я буду осторожен, — Беллами склонился ко моей щеке, оставил на ней влажный поцелуй. — Обещаю.
Его губы коснулись ямки за ушком. Я зажмурилась с прерывистым вздохом, а он нарочито неторопливо спускался дальше, чертя ими невидимую дорожку вдоль шеи и ключиц. Каждый её дюйм пылал. Я не хотела представлять, какой он меня сейчас видел, когда обхватил губами сосок, потеребил его языком, не хотела думать, как звучал мой хриплый стон, как выглядело то, что мои пальцы в ответ только бесстыдно зарылись в его волосы, а тело выгнулось навстречу ласке, словно его прошибло током. Мне нравилось всё это слишком сильно. Его горячая ладонь скользнула по моему животу и нырнула в сползший до пояса расстёгнутый комбинезон, под бельё. Я шумно задышала — предвкушала, помнила, как было приятно прежде, и теперь… его губы всё ещё ласкали грудь, а пальцы оказались там, внизу, двигаясь именно так, чтобы перед глазами рассыпались звёзды. Боги. Это правда было невероятно. Беллами будто знал меня лучше меня самой. Знал, как дотрагиваться и целовать так, чтобы таяло тело, чтобы оно само нетерпеливо подавалось навстречу его прикосновениям. Да. Ох, да. Как же хорошо. Ещё. Пусть бы это продолжалось вечно.
Будто чувствуя мою жажду, его пальцы скользнули внутрь, туда, где сосредоточился весь жар, мучающий меня приятной истомой. От непривычных ощущений я тихо ахнула. Лихорадочно вздохнула, чувствуя аккуратное движение. Он тут же остановился, застыл, взглянул на меня.
— Больно? — спросил шёпотом.
— Нет. Всё хорошо.
Ещё от пары осторожных движений по телу прокатилась волна знакомой приятной дрожи. Беллами дал мне привыкнуть к этим ощущениям, научиться наслаждаться ими, пока жар внизу живота становился невыносимым и заставлял в беспамятстве ёрзать по постели. И я едва обиженно не застонала, когда он вдруг убрал руку. Вместо этого он дотронулся до пояса моего комбинезона, потянул вниз, стягивая его дюйм за дюймом, а в голове только пульсом билось одно желание: чтобы это не заканчивалось. На мне совсем не осталось одежды — и он продолжал изучать каждый миллиметр моей кожи поцелуями, теперь поднимаясь ими вверх от колена. Всё это казалось таким нереальным, таким неприличным, бесстыдным, развратным… Я лежала перед ним полностью обнажённая. Я позволила ему развести свои ноги в стороны, разрешила рассматривать себя всю. Не остановила, когда он поднимался губами по внутренней стороне моего бедра, только плавилась от удовольствия, пока он не коснулся поцелуем там, где я даже не представляла, что можно. Там, где прежде были его пальцы, там, где было жарко и влажно, теперь были его горячие губы, его язык, и это… это…
Я разучилась сомневаться, стесняться, думать, снова выгнувшись навстречу совершенно новой ласке. Это было настолько восхитительно, что, казалось, исчезла гравитация. Мир утонул в мутной пелене удовольствия. Расслабившись, я сама подавалась бёдрами навстречу, снова до крайности бесстыдно, хныкая и мыча от невероятных ощущений. Не понимала, дышу ли, живу ли, лечу ли. Будто натянутая до предела струна, держащаяся из последних сил и при этом отчаянно желающая разорваться. Близко… Рядом. Вдох. Выдох. Эйфория захлестнула, будто цунами, скручивая мышцы, наслаждением растекаясь по позвоночнику, ослепляя белоснежными искрами. Да. Да…
Тело ещё дрожало, мышцы покалывало, в голове плыл сладкий густой туман. В ушах слегка звенело, гулко бился пульс. Беллами навис сверху, ловя мои губы очередным поцелуем. Я, одурманенная накатившим блаженством, притянула его к себе. Ближе, ещё ближе. Наши ноги переплелись на сбившихся простынях, его возбуждение упёрлось мне между бёдер, уже не сквозь ткань, горячее, твёрдое, гладкое. Послевкусие удовольствия снова прокатилось по телу жаркой волной. Я почти простонала от того, как всё это чувствовалось. Как естественно. Как дразняще. Как неприлично влажно и скользко всё ощущалось между ног.