Сто удач и одно невезение (Свидание вслепую)
Шрифт:
– Я Риточку не оставлю! – вторила Зина, пуская слезу, но более скупую.
– Та какие проблемы! – воскликнула бабушка Сима и обратилась к родителям Зиночки:
– Светочка, Гена, отправим девочек у Одессу на усе лето!
– Как это? – насторожилась Светлана Николаевна.
– Поездом, – пояснила бабушка Сима. – Мы с Левочкой и девочки с нами.
– Ну, не знаю… – сильно засомневалась мама Зины. – Здесь хоть мы за ними присматриваем, сдерживаем как-то…
Это надо было так понимать, что Риточка там, в Одессе, на свободе, угробит беззащитную Зиночку окончательно.
– А куда нам еще смотреть? – удивилась Серафима Моисеевна.
– Да ви не сомневайтесь, Светочка! – присоединился к уговорам дедушка, Лев Абрамович. – Ми глаза только на них держать будем! И хочу вам сказать: таки море, солнце, фрукты, и таки свежие! А ви себе спокойно отдохнете от дитя!
Ну, и уговорили ведь! В начале лета, в июне, родителям удалось навестить дочурку, приехав на недельку. Успокоенные увиденным, оглушенные одесским гостеприимством, загоревшие, родители Зиночки вернулись домой, оставшись «уполне» довольными правильным летним оздоровлением своего ребенка.
Казусы начались по возвращении чада в конце августа.
Встречать Зиночку отправился папа, взявший по такому случаю отгул на работе, мама же отпроситься не смогла и при важном событии не присутствовала.
Папе пришлось единолично перенести потрясение.
Начнем с того, что своего ребенка он не узнал!
Зиночка стояла на перроне, охраняя уже вынесенную из вагона часть багажа, чуть опоздавший к приходу поезда папа мягко отодвинул ее с дороги и пытался попасть в вагон сквозь выходящих из него пассажиров.
– Папа, ви куда? – услышал Геннадий Иванович знакомый голосок.
Он обернулся – и офонарел!
Вместо малюсенькой худющей доченьки с прутиками ножек-ручек, белокожей дюймовочки с темно-русыми, не самыми густыми волосиками, на него знакомыми серыми глазами-блюдцами взирала упитанная, сбитенькая такая, загорелая до шоколадного отлива девочка с выгоревшими на южном солнце волосами, приобретшими объем и красивую шелковистость.
– Зиночка, это ты? – ошарашенно спросил папа, у него даже голос охрип от потрясения.
– Таки ви знаете: да, это ваша Зиночка! – подтвердил его предположение вышедший из вагона Лев Абрамович.
Дальше – больше!
Мама, которой все-таки удалось уйти пораньше с работы, встречала их дома горячим обедом и ошарашенным взглядом – узнать-то она дочку, конечно, узнала, но таких метаморфоз не ожидала никак!
Однако, слава богу, ребенок похорошел, сразу видно – оздоровился, поправился, так и хорошо! А то как все переживали, что худенькая совсем, и есть не заставишь! Зинулечку зацеловали, затискали родители и дубль бабушек-дедушек, пришедших на праздник приезда внученьки – соскучились ужасно!
«Скорее за стол! Пообедаем, отметим, поговорим-расспросим!»
И вот – шестеро взрослых, молча, со смешанными чувствами наблюдают, как Зинаида наворачивает вторую порцию жареной курицы с картошкой. Доев, ребенок чинно положил вилку на пустую тарелку и изрек с авторитетным видом:
– Що я вам скажу, мама, за вашу еду – таки вам надо учиться готовить!
Повисла тишина, сопровождавшая процесс осмысления взрослыми высказанного наставления, а затем раздался взрыв безудержного хохота, папа чуть со стула не упал, но был вовремя подхвачен мамой.
И как они начали смеяться этим вечером, так и продолжали еще недели две-три, выслушивая Зиночкины высказывания в этническом одесском стиле, с обращениями во множественном числе к родителям, с «и» вместо «ы» во множестве слов, пока она не переучилась заново говорить на московско-русском диалекте.
В школе наблюдалась приблизительно та же картина.
Первого сентября Антонина Михайловна, увидев двух поправившихся, загоревших крепышек, улыбнулась приветливо и поинтересовалась, где девочки отдыхали.
– Так у Одессе, – ответила Рита.
После первого, вводного урока вторым шла математика. На вопрос учительницы – сколько будет тридцать шесть разделить на три, Зинаида Ковальчук, привыкшая к шумной многочисленной одесской семье, не утруждающей себя особыми политесами, громко, на весь класс, сообщила:
– Таки двенадцать! И що тут думать, я вас умоляю! – и для убедительности пожала плечиками.
Она тут же успела перехватить локоток Ритули, летящий ей в ребра, тем же не тихим голоском предупредив:
– Не делай телесных движений, Риточка!
Это была фраза, которой вся южная родня останавливала разрушительное дитятко.
– Я только хотела тебе напомнить, Зиночка, що у Москве так не разговаривают! Ми же не на Привозе, ей-богу! – ни на децибел не тише подруги заявила Риточка.
Беседу наши барышни вели, как на том самом пресловутом Привозе: мало обращая внимания на окружающих и обстановку вокруг. Антонина Михайловна прихлопнула рот ладошкой, не глядя села на стул и начала трястись в беззвучном смехе.
Одесса стала вторым родным домом для Зинули, девчонки проводили там все летние каникулы, а «паровозом» – и родители, и бабушки-дедушки Зины, ставшие одной семьей с многочисленной родней Риты.
Почему-то в тот момент, когда мужчина в темноте медленно протягивал к ней руку, она не видела и не слышала этого движения – чувствовала! Он еще не дотронулся, а она его чувствовала. И в этот крошечный момент, за миг до прикосновения, она ярко-ярко, как вспышку, вспомнила свое знакомство с Риткой, и тот, все изменивший в ее жизни вторник, и непередаваемое чувство абсолютной свободы, когда она сделала свой выбор!