Стоим на страже
Шрифт:
— Я вас спрашиваю, — на этот раз Левашов говорил спокойно, — где ограждение?
— Не могу знать, товарищ гвардии лейтенант! — Гоцелидзе вытянулся по стойке «смирно». — Разрешите взглянуть на план?! Ставило отделение сержанта Копытко, — сказал он, заглянув в бумагу. — Неплохое отделение, толковый сержант…
Левашов молча спустился в овражек и, к удивлению Гоцелидзе, лег в снег, огляделся, прополз по-пластунски несколько метров и снова огляделся. Потом встал, отряхнул снег и произнес будничным тоном, словно вызывал дневального из соседнего
— Позовите сержанта. Я подожду здесь.
Гоцелидзе постоял в нерешительности — отсюда до расположения и обратно бегом-то минут сорок, а пехом — весь час. Да к тому же скоро совсем стемнеет. Но приказ есть приказ, и он торопливо зашагал к лагерю.
Копытко прибежал через час — запыхавшийся, испуганный, весь в поту, со съехавшей набок шапкой, коренастый, светлочубый паренек, курносый и сероглазый.
— Товарищ… гвардии… лейтенант! Сержант…
— А где командир взвода? — перебил его Левашов.
— Остался… в расположении!
— Вы ставили сигнальное ограждение? — спросил Левашов.
— Так точно! Мое отделение!
Левашов с трудом сдерживал раздражение. Он замерз в своих тонких сапогах, пока топтался здесь битый час по вине этого самого Копытко, а значит, и лейтенанта Гоцелидзе, который даже не счел нужным вернуться. Ему не понравился сержант — хитрый парень; Левашов сразу приметил в ответе Копытко попытку увильнуть: не я сам, мол, а мое отделение…
— Что значит отделение? Вы отвечаете за это ограждение или не вы?
— Так точно, я! Только…
— Тогда почему с этой стороны оно не поставлено?
Копытко молчал.
— Я спрашиваю, почему с этой стороны не поставлено ограждение? — совсем тихо повторил свой вопрос Левашов.
— Так тут, товарищ лейтенант, так получилось…
— Как получилось? — еще тише спросил Левашов.
— Да вот, бечевки не хватило. Что ж, за ней в лагерь бежать? А все одно, с какой стороны ни подойди, видно, что ограждено. Место-то открытое, мы учли, что оно открытое…
— «Учли»? «Видно»? «С какой стороны ни подойди»? Так? — Левашов говорил, не скрывая ехидства. — Пойдемте.
Они обошли кусты, спустились в овражек.
— Вот… видите, товарищ лейтенант, вот, все видно. И с правой стороны, и с левой, куда ни глянь…
— Ложись! — скомандовал Левашов.
Копытко растерянно смотрел на него.
— Ложись! — закричал Левашов.
Копытко плюхнулся в снег и так лежал, нелепо разбросав руки, задрав голову и вытаращив глаза на офицера.
— Вперед!
Придя в себя, Копытко быстро и ловко пополз по-пластунски.
— Стой! Ну как, видно?
Копытко огляделся по сторонам, как делал это раньше Левашов, промолчал.
— Вперед! Стой! Видно?
Копытко прополз еще несколько метров, опять огляделся, на этот раз медленно, обреченно — он уже понял, что ограждения и указки не увидит.
— Встать! — равнодушным голосом произнес Левашов. Он повернулся и, не оглядываясь, направился к лагерю. Его вдруг охватила усталость.
Сумерки уже сгустились по-настоящему. Лес сплошной черной стеной почти сливался с темнотой. Кое-где мелькали огоньки, вдали над невидимой дорогой проплывали золотистые купола — свет автомобильных фар.
— Товарищ лейтенант, а товарищ лейтенант! — донесся до него из-за спины голос. — Виноват, товарищ лейтенант…
И тут сержант Копытко, командир первого отделения, услышал слова, которые за два года службы ему не доводилось слышать ни от одного офицера.
— Виноват, говорите? А может, кто-то другой виноват?
Копытко опешил. В голосе лейтенанта не было издевки, скорее раздумье.
— Как же так, товарищ лейтенант, ограждение-то мое отделение не поставило… Значит, виноват, думал — видно, а вы верно приметили: поползет гвардеец — и не увидит. Зачем ему в рост-то шагать? Вы верно приметили. Недоглядел я… Как командир отделения должен отвечать…
Копытко говорил и говорил, страшась паузы. Наконец замолчал. Молчал и лейтенант.
— Скажите, Копытко, вы комсомолец? — неожиданно задал вопрос Левашов.
— А как же, товарищ лейтенант, мы все в роте комсомольцы!
— Ну вот, вы попробуйте ответить как комсомолец, — сказал Левашов. — Попробуйте. И отчитайтесь не передо мной, а перед своей комсомольской совестью. Ведь на девяносто девять и девять десятых процента ничего бы не произошло. Так? Ну вот, а вы об одной десятой подумайте и о своем товарище, на чью долю эта десятая досталась бы. А теперь — кругом марш! Чтобы завтра утром все было сделано как следует.
Левашову уже было не так важно, как оценит его работу замкомроты Русанов, сейчас речь шла о более важном: о чувстве ответственности, о воинском долге, и замполит понимал, что работа его ждет большая. И работа эта не завтрашнего или еще более позднего дня, она началась со знакомства с командиром роты старшим лейтенантом Русановым, щеголем Гоцелидзе и, хотелось надеяться, неплохим комсомольцем и командиром отделения сержантом Копытко.
Дмитрий Сергиевич
ВЕТЕР В СТЕПИ
Рассказ
Шальной ветер несется вскачь над степными увалами. Заиндевелые хрусткие травы гнутся до самой земли. Быстро взошло солнце, словно его кто-то подбросил там, за горизонтом. На небе ни облачка. Светлая синева его, кажется, тоже трепещет и полощется на ветру и веет на тебя холодной и радостной свежестью.
— Славный денек будет! — говорит, выпрямляясь во весь свой саженный рост, ефрейтор Калабин. Он глядит на меня, приветливо улыбается и легким движением смахивает капельки пота с широкого смуглого лба.