Стокгольм delete
Шрифт:
Это были его первые слова с тех пор, как они вышли из машины.
– Полиция никогда не вывозит мебель, картины… тем более тарелки.
– То есть мне представляется…
– Мне тоже, – сказал Ян.
Эмили посмотрела на выцветшие обои с цветочным, в стиле ар-нуво, рисунком. Их, наверное, не меняли никогда. Построили дом – поклеили обои. Лет сто назад.
– В этом доме постоянно никто не жил, – заключил Тедди. – Я посмотрел – даже пылесоса в кладовке нет.
– …Погодите-ка, – сказал Янне и нагнулся.
Прихожая была настолько тесной, что он задом отодвинул Эмили в кухню.
На этот раз он выудил откуда-то карманный фонарь.
Все, чуть не стукнувшись головами, присели на корточки.
Ян, не отводя фонарика, нащупал в кармане лупу.
Внизу, над самым плинтусом, виднелись четыре темных пятнышка.
– И как вы думаете, что это?
Эмили подняла на него глаза.
– Грязь, кровь, соус?
Ян попросил ее подержать лампу. Достал из наплечной сумки еще один пробник с ватной головкой и коробку с какими-то пузырьками. Потыкал в пятнышко и капнул на пробник какой-то жидкостью.
– Называется лейкомалахитовая зелень… – с удовольствием произнес он замысловатый термин. – Сейчас посмотрим.
Ватный
– А теперь… а теперь перекись водорода и… – Он капнул из другого пузырька. – И… вуаля!
Вата стало ярко-синей.
– Кровь. На стене – пятна крови. Эта реакция хороша тем, что дает однозначный ответ – кровь. Притом она специфична не для любой крови, а именно человеческой. Посмотри, кстати, на форму!
Эмили нагнулась и посмотрела на пятна поближе.
– Ты видишь? Пятна небольшие, но все по одному образцу. Вверху поуже, книзу пошире, почти круглые.
Он поднялся и потянулся, расправив плечи.
– Выводы?
Тедди прокашлялся, хотел что-то сказать, но промолчал. Улыбнулся и пожал плечами.
– Форма означает, что кровь попала на стену сверху. То есть что-то происходило и здесь, в прихожей, не только в гостиной. И удар или что-то там… рана нанесена человеку, который стоял, а не лежал. Но скорее всего, не смертельная – крови немного.
Полицейское управление Стокгольма
Беседа с информатором «Мариной», 15 декабря 2010 года
Вел беседу Йоаким Сунден
Место: Эльвшё-центр
ПАМЯТНАЯ ЗАПИСКА 3 (Часть 1)
Запись беседы
ЙС: Как вы сегодня себя чувствуете?
М: Похвастаться особенно нечем. Понимаете, когда человек прошел через такое, память лучше не бередить… Почти не сплю.
ЙС: Конечно, понимаю. Но правильно сделали, что пришли. Никто ведь не знает, что вы здесь?
М: Упаси бог… конечно, нет.
ЙС: Хорошо… вы помните, на чем мы закончили?
М: Конечно… я рассказал, как впервые встретил Микаэлу в «Кларе». Верно?
ЙС: Абсолютно точно.
М: Вот-вот… я начал помогать им летом 2005 года. Главным образом, по вечерам. Дети и Сесилия жили на даче, до начала занятий оставалось еще несколько недель.
Микаэла ввела меня в курс дела… насколько могла. Я и так знал все эти нюансы по моей основной работе. Мы оформляли регистрацию фирм, выдумывали для них профили деятельности и адреса. Я получал эти одноразовые коды, которые тогда были в ходу, банковские пульты безопасности, доверенности, вел липовый учет. Очень скоро я понял, что за всем этим стоит не Себбе, а кто-то другой.
Через несколько недель Себбе сказал, что я должен присутствовать на переговорах с каким-то шефом из Хандельсбанка. Вы понимаете, что это значит: впервые за все время я должен был выйти из тени. Засветиться, как они говорят.
Когда я увидел Микаэлу, мне стало не по себе. Максим ждал нас в машине у подъезда банка. Встреча с банкиром… Джинсы в обтяжку, блузка с таким вырезом, что ее невероятная грудь чуть не вываливалась при каждом движении, туфли на высоченных шпильках… даже она, наверняка привычная к такому прикиду, двигалась с трудом. То и дело опиралась на мою руку.
ЙС: А кто она вообще такая – Микаэла?
М: Э-э-э… Я потом расскажу.
ЙС: Любовница Себбе?
М: Не думаю… Себбе не из тех, вокруг кого вьются женщины.
ЙС: А вы… какие были у вас с ней отношения?
М: Какое это имеет отношение к делу?
ЙС: Любопытно.
М: Я обещал быть точным, рассказать все, что знаю. И выполню.
ЙС: Значит, женщины вас не особенно интересуют?
М: Я этого не говорил. Дело в том, что я в свое время дал себе слово сохранять верность моей жене… моей тогдашней жене. Но когда я увидел в тот день Микаэлу… я даже сказал ей – лучше бы одеться по-другому. Топик не такой открытый или шарфик бы, что ли, надела…
Микаэла посмотрела на меня так, будто я предложил ей сменить пол.
Пятнадцатью минутами позже мы сидели в конторе банковского шефа. Микаэла все же позвонила куда-то, поговорила раздраженно – по-сербски, наверное, не скажу точно, на каком языке, и исчезла («Только сбегаю в NK» [34] , – бросила на ходу). Явилась в блузке с круглым вырезом, обрамленным сверкающими камешками. Не могу сказать, чтобы стало намного приличнее.
Помещение довольно скромное; от кассового зала нас отделяли до блеска вымытые стеклянные стены.
Он представился: Стиг Эрхардссон, шеф отделения Хандельсбанка.
Шеф заметно нервничал: когда он снял пиджак, я обратил внимание на темные пятна пота под мышками.
После обмена любезностями я взял слово.
– Я представляю, как вам уже наверняка известно, Power Work Pool и Power Kitchen Pool. Мы обеспечиваем различные предприятия квалифицированной рабочей силой. PWP, как мы его называем, обеспечивает кадрами строительную отрасль, PKP, соответственно – ресторанную. Материнское предприятие в Швеции называется Power All Pool. Мы занимаемся и другой деятельностью, но для начала достаточно. Позже, может быть, коснемся и прочего.
Стиг крутил ручку пальцами, довольно ловко.
Я прекрасно читал его мысли – годы за покерным столом дают определенные преимущества в этом смысле. Я видел, что этому человеку ничего так не хочется, как вскочить и убежать куда подальше.
– Приятно слышать, – сказал он. – И вы хотите, чтобы мы с вами работали?
– Совершенно точно. Это касается трех компаний. Нужен переводной счет, счет предприятия и, конечно, счет заработной платы.
– Разумеется… это не составит труда. Сейчас я приглашу Габриэлу Эрнандес, она поможет вам со всеми административными вопросами. Она же будет вашим контактным лицом.
– Очень хорошо. Я только хочу упомянуть еще одну деталь… есть некоторая особенность…
Я объяснил Стигу Эрхардссону эту особенность: главный владелец находится в одной из балтийских стран, и соответственно часть деятельности происходит там. Потом рассказал, как мы пытаемся реструктурировать компании, чтобы максимально снизить налоговый пресс.
Он кивал после каждой фразы.
Не спрашивал, кто хозяева, не интересовался пакетом акций или чем компания
Наконец он открыл дверь и позвал Габриэлу. Наше новое «контактное лицо».
– Ты видел его подмышки? – ухмыльнулась Микаэла, когда мы сели в машину.
– Да… он нервничал.
– Но тачка у него неплохая, – она продолжала улыбаться.
– Какая тачка?
– Хорошо, когда у человека есть о чем подумать, – сказала Микаэла. – Мы полчаса назад размазали его «мерс» CLS-350. В гараже под «Галереей». И позвонили снютам. Они должны были ему сообщить перед самым вашим приходом.
– Что ты несешь?
– А ты интересуешься машинами? В самом деле крутая тачка: металлик, восемнадцатидюймовые диски, краснодеревая панель. Двести семьдесят лошадей. Позавчера куплена. Верно я говорю, Максим?
Максим побарабанил пальцами по баранке.
– Тачка что надо, – сказал он.
Я поехал на дачу. Дождь лил как из ведра, и, как всегда в таких случаях, мертвая пробка. В понедельник надо переезжать в город и постепенно переходить к обыденной жизни. Особенно Сесилии, Беньямину и Лиллан. Я буквально не находил себе места. Пробка не двигалась. Помню, я позвонил Виктору, самому близкому своему другу. Кому-то надо рассказать, в каком дерьме я оказался. Он недавно переехал в Сконе… неважно. Может, придумает выход. Он изобретательный парень. Дождь бил в лобовое стекло, как пулемет.
– Приве-е-ет, Матсик, – весело спел Виктор.
– Ты, похоже, наслаждаешься жизнью.
– У вас там льет, а у нас солнце во всю спину.
– Да… это правда. Некоторым везет. Чем занимаешься?
– Чернику собираю. Вечером друзья придут.
Пробка сдвинулась. Расплывчатые тормозные огни впереди погасли и тут же вспыхнули опять. Стоп. Дождь не унимался.
– Слушай, мне надо поговорить с тобой об одном деле, – сказал я и тут же услышал еще один голос.
– Рад стараться, – сказал он, – но сейчас, понимаешь, Фиа дышит в затылок.
Вереница машин пошла побыстрее.
– Я тебе перезвоню, – сказал я, нажал кнопку отбоя и придавил акселератор.
Виктор ничего не успел сказать, но я сразу почувствовал – он обрадовался. Даже в его дыхании чувствовалось облегчение. Представил, как он покачал головой и подмигнул жене – разговор, мол, долго не затянется.
Он даже представить не мог, куда меня несет.
На долю секунды возникла мысль: дождь. А что, если расстегнуть ремень, резко свернуть и направить машину на вот эту скалу?
Дождь. Дорога скользкая, никто и не подумает, что я сделал это нарочно.
Дождь. Струи дождя размывают и, розовея, уносят безостановочно льющуюся кровь.
Продолжение памятной записки в отдельном документе.
34
Nordiska Kompaniet, дорогой магазин в центре Стокгольма.
14
На Исаке наушники. Черные, массивные, с большой красной буквой «b»: «Битс бай Дре». Никола и сам бы не прочь заиметь такие, но они стоят, как чугунный мост. Отсидевшему год парню не по карману.
Мистер Первый жрет.
Мистер Первый жрет в наушниках.
Единственное, что слышно, – чавканье босса.
Никола стоял и не знал – можно ему сесть или нельзя. Или дождаться, пока Исак поднимет на него взгляд. Или, по крайней мере, заметит, что кроме него здесь еще кто-то есть.
Исак. Бритый череп. Пузо упирается в край стола, хотя он отодвинул стул не меньше чем на полметра. На предплечье татуировка – сирийский орел. Хамон рассказывал, что это вовсе и не орел. Факел или солнце, но с крыльями.
– Орел должен быть красным, – Хамон был очень серьезен и говорил гладко, будто читал по книге. – Красный орел – это символ пролитой нами крови. Наш народ столетиями подвергался преследованиям.
Дед Николы когда-то с такой же убийственной серьезностью рассказывал о войне там, на родине.
Но это была не его, Николина, война. И там не его родина, что бы ни говорили шведские демократы [35] .
Прошла почти неделя после того дня, когда двое в масках ворвались в клуб и ранили в ногу одного из парней.
Юсуф велел Николе прийти одному. «Стейкхауз Бар». Все знали, что Исак обедает именно там. И не только обедает: назначает важные встречи.
В животе: арктический холод.
В баре: вот-вот грянет гроза.
Никола после случившегося все время провалялся в постели. Не решался показаться на улице. Даже не звонил никому. Было страшно, что скажет Юсуф, что скажет Хамон. Страшно даже попасться на глаза дорожной полиции.
35
Шведские демократы – крайне правая политическая партия фашистского толка.
Но теперь его вызвал Исак. А когда вызывает Исак, надо идти. Надо идти, хотя это может означать конец.
В баре преобладали темные тона. Черный пол и стены. Стилизация под Техас времен вестернов: притворяющиеся подлинными черепа буффало на стенах, пластмассовые кактусы, сомбреро и странные гитары, больше похожие на маракасы с натянутыми струнами. Кто-то сказал Николе, что такие гитары называются банджо. И сродни они не гитарам, а мандолинам.
Банджо так банджо.
В наружном зале, том, что обращен на улицу, – восемь квадратных темно-серых столов, еще шесть у окон, с двухместными диванчиками по каждую сторону, отделены перегородками. Массивная лиловая стойка размером XXL.
Во внутреннем зале уютнее. Семь круглых столиков, накрытых белыми скатертями, деревянные стулья с темно-красными кожаными сиденьями. Дощатый скрипучий пол.
Кроме них, в зальчике никого. Юсуф встретил Николу у входа, взял у него мобильник, втолкнул в зал и закрыл за ним дверь.
Неужели конец? И что же – Исак скажет несколько тщательно выбранных приветливых слов, а потом Юсуф посадит его в свою машину? Два часа копать яму в Тувэнгене под дождем, а потом встать на краю и зажмуриться в ожидании пули…