Стокгольм delete
Шрифт:
Полиция разводила руками – ума не приложить, что с этим делать. Этот городок жил по своим правилам. Лишь бы не было настоящей войны. Хотя что называть войной. Если в ходу пистолеты и «калаши», разве это не война?
Обратились в церковь. Сирийцы иногда так и поступали – православная церковь в Сёдертелье пользовалась большим авторитетом и вполне могла посредничать в конфликте. Это сильное средство, но в данном случае пользы было мало. Семья Данни – ассирийцы, а это совсем другая религия. Не успел священник предложить решение, как Данни и его окружение встали и вышли из церкви.
Это было оскорбление. Метим ругался
Какие с ними разговоры? Даже Иисуса не уважают.
Сплетни в городе гуляли почище, чем после тройного убийства несколько лет назад. Люди перестали по вечерам выходить из дому, родители забирали детишек в садиках и чуть не бегом мчались домой. Химчистку пришлось закрыть: никто не хотел получить назад кашемировое пальто с дырками от «калаша».
С этим надо было кончать. И выход только один. Чтобы не перебить друг друга окончательно, решили обратиться к Мистеру Первому. Пусть он решит проблему. Фактически именно он в городе хозяин.
Так поступают настоящие пацаны. Это был их суд. Суд Исака.
У Метима глубокий, чуть надтреснутый бас. Он держался надменно, и у него были на то основания. Его боялись, наверное, больше, чем Исака. Чересчур короткий запал. С другой стороны, Метим знал, что надо идти на уступки. Ведь это его кузен назвал мать противника шармутой – проституткой.
– Он был неправ, нечего и говорить. И я с ним поговорил серьезно. Но надо было решать через меня. А он в результате получил сотрясение мозга, две недели провалялся в больнице и получил трехдюймовый шрам на башке. Башмаки не может завязать – что-то там у него не так с равновесием.
По комнате прыгают солнечные зайчики. Каждому дано десять минут на изложение своей позиции. Исак сидит неподвижно, как восковая кукла, и внимательно слушает.
Эти люди готовы размозжить череп любому, если им покажется, что их «не уважают». Они всегда ставили знак равенства между понятиями «боятся» и «уважают». Но сейчас сидели тихо, как боевые псы на привязи.
Еще раз проследили цепь событий. Обсудили раны и убытки. Метим требовал возмещения. Данни тоже требовал возмещения.
И все хотят получить долг от Крюка.
Крюк. Получил прозвище из-за необыкновенно длинного, причудливо изогнутого носа. Игрок. Покер, блэкджек, рулетка – все что угодно. Скачки и бега. Постоянно торчал на Хурнсгатан в лотерейном закутке. Но последние годы ему не везло, он задолжал направо и налево миллионы крон. Даже Никола знал человек восемь, которым он был должен. И именно он был в наибольшей безопасности. Никто не решался его проучить, потому что остальные спустят всех собак – у многих еще теплилась надежда, что Крюк начнет отдавать долги.
Никола с пацанами говорили:
– Неприкосновенен, как Крюк. Жизнь спокойнее, чем у Крюка, и придумать трудно.
Через час суд закончился. В ожидании решения Метим со своей командой вышел на улицу. Данни – во двор, через заднюю дверь за буфетом.
Исак остался один. Хамон и Никола так и стояли у стены.
– Подойдите, – сказал Исак.
Темные круги под глазами, как синяки. Только случайный солнечный зайчик из окна оживляет лицо.
– Слушали? Поняли?
Хамон разлепил пересохшие губы.
– Пытался
– Кто?
– Ну… не они. Он. Тот, кто хрястнул его бутылкой.
– Может быть. С другой стороны, по какому праву те начали истреблять его семью? Дядя, тетя, двое детей и два уж вообще ни в чем не повинных заказчика в химчистке? Слава богу, все живы.
– Тоже неправы. Но ведь он чуть на расколол ему череп этой бутылкой. А ты, Никола? С югославской точки зрения?
Никола надеялся, что Исак не станет спрашивать.
Он попытался прочистить горло, но чуть не закашлялся. Издал булькающий звук.
– Я думаю… – Он опять кашлянул. – Думаю, и те и другие неправы.
– Это твоя точка зрения?
Никола сцепил руки за спиной, чтобы не дрожали.
– Думаю, да.
– Не надо думать, Никола. Надо знать. Если ты уверен в чем-то, никогда не отступай. Держись своего мнения.
Исак дружелюбно кивнул.
И не сказал больше ни слова. Погрузился в размышления.
Велел позвать обе стороны.
Молча расселись по стульям.
Никола и Хамон боялись не то чтобы что-то сказать – не решались даже шевельнуться, чтобы не мешать. Золотые часы на руке Исака сверкали как маленькое солнце. Поговаривали, что это Audemars Piguet Royal Oak Offshore, не меньше двух лимонов. А так – свитерок «Найк», спортивные брюки «Адидас» с тремя полосками. Чем мягче одежда, тем круче хозяин.
Наконец Исак поднял голову.
– Я принял решение.
Данни сверлил Исака глазами.
– Нам и так нелегко приходится в этом городе. Вы знаете, о чем я говорю. Этот их траханый проект «Гиппогриф»… свиньи то и дело останавливают наши машины, бесконечные налоговые инспекции чуть не в каждой нашей фирме, миграционное управление то и дело наезжает на наши семьи. Бесконечные проверки в наших кабаках. Это их стратегия – go for the money. Cледуй за деньгами. Так в свое время взяли Аль Капоне, вы все это прекрасно знаете. Бухгалтерское законодательство, налоговое законодательство, хренологовое законодательство, стукачи, информаторы… они не могут взять нас на чем-то серьезном и придираются по мелочам, как старые бабы. Но как бы там ни было, нам такой базар не нужен. Здесь не Мальмё. А вы ведете себя, как дебилы.
Исак слегка повернулся на стуле и посмотрел на Метима.
– Я говорю обоим. У нас есть правила, которые важнее всех снютов. Которые помогают нам выстоять. И твой кузен знает эти правила и знал их три недели назад. Потому что мы все знаем, как себя вести.
Николе показалось, что он начинает понимать логику Исака.
– И ты знаешь эти правила, и твои кузены знают. Это наша история. Политики и журналисты могут базарить сколько хотят, но мы должны соблюдать принципы. Ты знаешь, мы выжили благодаря верности нашим принципам. Тысячелетия. И вы, все остальные, тоже это знаете. Мы построили цивилизацию, которую Европа у нас открысятничала. И мне насрать с высокой колокольни, как вы себя называете: сирийцы, ассирийцы, армяне или халдеи. Помните только, что, пока европейцы бегали по лесам и колотили друг друга деревянными дубинками по черепам, мы создали математику. Пока они насиловали женщин и детей, мы развивали астрономию. И только благодаря нашим принципам мы еще существуем. Наша главная религия – не религия, а принципы.