Стокгольм
Шрифт:
— Что интересного было в тех бумагах, что ты обслюнявил с деловым видом? Вот и я считаю, что ничего интересного… Ты такой смешной, тыковка.
Упс.
Услышав заветное прозвище, малыш крутит своей головкой, разыскивая Ану, но не находит, поэтому в растерянности смотрит на меня.
— Тедди, пожалуйста… Блять.
Малыш кривится, глубоко вздыхает и потрясает комнату громким, истерическим плачем, обнимая меня за шею. Оплакивая своё одиночество, свою потерю…
— Ох,
Я дал тебе сутки, Анастейша. Достаточно.
Тедди продолжает орать, сидя на диване и внимательно наблюдая за мной, пока я ищу его теплый комбинезон, бегая из гардероба в детскую и обратно. Но плачет он уже из вредности, не потому что я сделал ему больно или что-то не так. Эту маленькую, толстую и хитрую… Я уже очень хорошо изучил Теодора, поэтому чувствую себя с ним более-менее уверенно, как бы меня сейчас не разрывал на части его плач, я не бросаюсь утешать его.
Пора вернуть нашу маму домой, хоть я и не должен этого делать.
Нашу маму… Мою малышку, одинаково целующую меня и сына в лоб по утрам, пока мы ещё спим, а она уже проснулась.
«Никогда не думала, что в своей жизни я буду любить двух мужчин, одновременно и одинаково сильно».
О, чёрт возьми, я соплежуй. Но почему бы им и не быть, когда люблю я, и, впервые в моей жизни, в ответ так же сильно любят меня.
Анастейша просто… просто слишком молодая. Ей чуть больше двадцати, ей ещё нужны драмы, а побег — единственный выход из стрессовой ситуации, который она знает.
Мои уши поражает новый истеричный визг, когда я, наконец, укладываю сына на диван и пытаюсь одеть его. Теодор дерется, сильно пинает меня ногами, царапается и жутко ворочается, пытаясь сбежать. Бессонная ночь, плохое настроение, я понимаю его. Я не злюсь. Я. Не. Злюсь.
За всем разнообразием звуков, что способны издавать семьдесят два сантиметра и десять килограмм человека, я не замечаю ничего вокруг, поэтому вздрагиваю, когда понимаю, что мы больше не одни в зале.
Медленно оборачиваюсь, ожидая увидеть только Анастейшу, потому что мне нужна она, буквально нужна, во всех отношениях, и… о, да.
Состояние не лучше чем у Теодора: зарёванная, явно не спала полночи, вся дрожит… боится моей реакции.
Господи, что за дурёха.
Смотрим друг другу в глаза, я даже не слышу плачь сына, и не решаюсь первым открыть рот, позволяю Анастейше начать.
Вместо слов из малышки вылетает всхлип, глаза полны новых слёз, и она подходит ко мне, так же опускаясь на колени перед диваном.
— Я очень виновата перед Тедди, но ещё больше я виновата перед тобой, — хриплый шёпот почти не слышен, я протягиваю ладонь, чтобы смахнуть слёзы с щек моей малышки,
— Ана, посмотри на меня. Посмотри на меня!
Мою жёсткую просьбу Ана выполняет как приказ, во все глаза смотря на меня и вытирая слёзы.
— С Теодором ничего не случится, если он немного побудет один. Пойдём, — на счастье всхлипающего комка, раздеваю его до ползунков и усаживаю в ходунки. Смс дежурному охраннику, чтобы просмотрел за малышом, и, взяв Ану под локоть, я веду её в спальню, которая изначально была её. Так нужно.
Анастейша не вырывается и не возражает, когда я полностью раздеваю её, пока набирается ванна. Лишь следит за моими руками и очень хочет прикрыть свою наготу, но не решается. Боится меня до чертиков.
— Вот так, моя девочка. Забирайся. Тебя нужно выкупать, а потом отдохнуть.
— Кристиан, пожалуйста…
— Ни о чём не думай. Молчи. Поговорим позже, просто расслабься.
И мою просьбу расслабиться малышка воспринимает настолько буквально, что от моего легкого массажа её красивого тела, пока я намыливал её, просто засыпает. Тёплая вода разморила её. Но благодаря сыну, я умею купать даже спящих, и Ана не просыпается, даже когда я укладываю её в постель.
Оставляю халат и домашнюю одежду на прикроватной тумбе и тихо выхожу из комнаты, плотно закрыв дверь.
Чёрт возьми, мисс Стил!
***
Это уже третий стакан виски, а мне «никак». Теодор спит в одной постели с Аной; выключился, лишь только устроился у неё под боком, а я праздную Рождество.
В конце концов, Лейла добилась успеха: она нас поссорила, она испортила нам праздник, она — в нашем доме, даже когда она на другом конце материка. Не получила денег, но хоть не сильно потратилась, она довольна, думаю.
Я люблю Анастейшу. Я прекрасно понимаю, вижу по её состоянию, что у неё просто не выдержали нервы, и даже не знаю, как бы поступил я на её месте, если бы её бывший маячил рядом и покушался на ребенка, которого я бы считал своим. А она нашла в себе силы вернуться и даже пыталась извиниться… Она просто должна доверять мне, и вместе мы избавимся ото всех её страхов.
Господи, просто дай мне сил. Это был слишком насыщенный год.
***
— Доброе утро, — Ана ставит поднос на прикроватную тумбу и садится рядом со мной, поглаживая плечи. — Я видела бутылку, поэтому решила, что легкий завтрак и облегчение головной боли тебе не помешает.
— Ох, малышка…
— Спасибо за всё, Кристиан. За то, что простил, принял… и выкупал, — Ана усмехается, но берет себя в руки. — Теодор спит, солнышко. Не отпускал меня, даже когда уже уснул в пять утра, когда покушал.
— Анастейша, я… я даже не знаю, что тебе сказать.
— Я просто дура.
— Больше твоего очередного побега меня обидело то, что ты вела себя так, будто я могу ударить тебя, Ана, — сажусь в кровати, рассматривая мою девочку, и Ана тяжело вздыхает.
— Прости. Просто…