Стократ
Шрифт:
Стократ слушал. То, что рассказывал сейчас неумеха с нежными руками, резко меняло его представление об этом человеке.
– Тогда почему вас не догнали?
Он спросил – и тут же ответил вслух:
– Разлив Светлой!
Правила Приличия втянул голову в плечи.
– Мы только немного порезали кожу, – сказала Мир, глядя на него, будто успокаивая. – Переправились с лошадьми, и…
Стократ представил себе, как это было. «Мы порезали», да.
Он крепче обнял девушку, и она не только не отстранилась,
– Это очень плохая история, – сказал он вслух. – Очень, очень нехорошая.
Мир прижалась к нему – теперь уже точно прижалась. Ища защиты:
– Ты поможешь нам? Ты ведь можешь нам помочь?
Он очень осторожно отстранился. Посмотрел ей в глаза:
– Расскажи мне об этом маге. Кроме того, что он высокий и седой. Что он умеет делать?
Она мигнула:
– Ну… он вроде понимал все языки и читал речь по губам. Знал все травы и их значение. И еще будто бы умел летать без крыльев…
– Будто бы – или умел?
– Я не знаю… наверное, враки. И еще он будто бы убивал злодеев волшебным клинком. Забирал их души.
– И потом пересаживал в деревья и животных, – подхватил Правила Приличия. – Там у них одна береза во дворе, говорили, что в ней сидит душа убийцы и каждый год, в годовщину убийства, – плачет. Я сам видел: стоит вроде дерево, дождя нет, и вот такие капли катятся по листьям…
Стократ второй раз за это утро ощутил странный холод.
– А как же его звали? Этого колдуна?
– Стократ. Это прозвище, а не имя… Звали его Стократ.
Двое измученных путников спали на гостиничной кровати. Они уснули одновременно и сразу – так падает, устав кружиться, детский волчок.
Босые пятки Мир выглядывали из-под шерстяного одеяла. Стократ остановился рядом; странно, но никогда раньше ни одно живое существо не вызывало у него такого желания обнять. Защитить. Утешить. Как будто она была самым хрупким ростком самого ценного на свете дерева. Или единственным ребенком самого Стократа; странно. До сих пор ему было плевать на детей.
Он укрыл ее ноги плащом, задвинул ставни и спустился вниз.
Заплатил хозяйке вперед. Толстая и веселая, Хозяйка-Роз старалась всячески услужить; лет ей было под пятьдесят, она располнела и обрюзгла, но видных мужчин любого возраста встречала, как родных.
Он сказал с хозяйкой два любезных слова. Проведал лошадей на конюшне. Договорился с конюхом насчет седел. Вышел за частокол и углубился в лес.
Кто такой, назвавшийся моим прозвищем? Зачем ему девушка? Зачем чудовищное – и бессмысленное! – колдовство?
Живая карта. Отличная идея для большой войны, если собираешься уничтожить противника, а не просто завоевать. Тень-карта; по старому поверью, наступить на тень значит навредить человеку… Но воевать со всем миром? Кому это может понадобиться?
И – главное – зачем надевать такую карту на смертного? Что станет с миром, когда Мир умрет?
Кто придумал ей имя, обеспокоено подумал Стократ. И снова неуловимая мысль, как муха, прошлась вокруг головы, не приближаясь, не улетая. Мир – обитаемая вселенная. Мир – не война…
Он дошел до ручья, бегущего к Светлой, сел у воды и вытащил из ножен короткий меч.
Лезвие тускло светилось, и по нему бродили тени. Все пять душ были здесь – туманные фигурки с желтыми блиноподобными лицами: они, вероятно, ссорились, беззвучно разевая рты, пытаясь понять, что за посмертие такое, и кто виноват, и почему так тесно.
Под взглядом Стократа их движение замедлилось. Прекратилось совсем. Пять разбойничьих душ застыли, пытаясь оттуда, со стального лезвия, разглядеть своего палача.
Трое были совсем гнилые, Стократ не стал к ним даже присматриваться. Четвертый, в прошлом торговец, оказался удивительным неудачником и, пожалуй, для него можно было найти смягчающие обстоятельства. Пятый, самый старый, искренне раскаивался – а загубленных жизней на его совести было семь штук.
Стократ подумал. Встал, обошел вокруг дерева, примерился и вогнал лезвие в расщелину – почти до половины. Выпустил пятого со словами:
– Тянись вверх.
Душа беззвучно ушла в живой ствол.
Стократ нашел муравейник. Положил меч поперек муравьиной тропы:
– Работайте.
Три гнилые души соскочили на муравьев и тут же влились в общий строй.
Стократ подбросил меч и поймал за рукоятку. Четвертая душа балансировала внутри, растопырив руки, пытаясь удержаться.
– Беги.
Он опустил лезвие в воду ручья. Клинок мигнул и погас – пустой, он неотличим был от обыкновенного стального лезвия.
Стократ еще постоял на берегу, глядя на воду, слушая ее голос. Немного позавидовал разбойнику-неудачнику: в кои-то веки ему повезло. Ручей долговечнее дуба и куда веселее муравья. Когда мне все надоест, подумал Стократ, – уйду в ручей, стану бегущей водой…
Но сперва надо укрыть Мир от погони. Спрятать… И тогда ответить на главный вопрос: что станет с миром, когда Мир умрет?
Надо отдохнуть. Всем. Хотя бы час.
Он лег на мох под деревом и закрыл глаза.
И проснулся, когда снова начался дождь.
Плащ остался в таверне. Кроны не защищали от дождя – за ночь вымокли насквозь. Скользя в траве, иногда отряхиваясь, как пес, Стократ вернулся в «Черное ухо».
У самых ворот вдруг остановился, не обращая внимания на ливень. Ворота, с утра еще темные, разбухшие, теперь светлели новым деревом.