Столетие Трагедии

Крылов Алексей Николаевич

Признавая таким образом, что вооружённое восстание неизбежно и вполне назрело, ЦК предлагает всем организациям партии руководиться этим и с этой точки зрения обсуждать и разрешать все практические вопросы (съезда Советов Северной области, вывода войск из Питера, выступления москвичей и минчан и т. д.)".

Резолюция совещания ЦК с ответственными работниками от 16 октября:

"Собрание вполне приветствует и всецело поддерживает резолюцию ЦК, призывает все организации и всех рабочих и солдат к всесторонней и усиленнейшей подготовке вооружённого восстания, к поддержке создаваемого для этого Центральным Комитетом центра и выражает полную уверенность, что ЦК и Совет своевременно укажут благоприятный момент и целесообразные способы наступления".

Вы видите, что Троцкому изменила память насчёт срока восстания и резолюции ЦК о восстании.

Совершенно не

прав Троцкий, утверждая, что Ленин недооценивал советскую легальность, что Ленин не понимал серьёзного значения взятия власти Всероссийским съездом Советов 25 октября, что будто бы именно поэтому Ленин настаивал на взятии власти до 25 октября. Это неверно. Ленин предлагал взятие власти до 25 октября по двум причинам. Во-первых, потому, что контрреволюционеры могли в любой момент сдать Петроград, что обескровило бы подымающееся восстание и ввиду чего дорог был каждый день. Во-вторых, потому, что ошибка Петроградского Совета, открыто назначившего и распубликовавшего день восстания (25 октября), не могла быть исправлена иначе, как фактическим восстанием до этого легального срока восстания. Дело в том, что Ленин смотрел на восстание, как на искусство, и он не мог не знать, что враг, осведомлённый (благодаря неосторожности Петроградского Совета) насчёт дня восстания, обязательно постарается подготовиться к этому дню, ввиду чего необходимо было предупредить врага, т. е. начать восстание обязательно до легального срока. Этим, главным образом, и объясняется та страстность, с которой бичевал Ленин в своих письмах фетишистов даты - 25 октября. События показали, что Ленин был совершенно прав. Известно, что восстание было начато до Всероссийского съезда Советов. Известно, что власть была взята фактически до открытия Всероссийского съезда Советов, и была она взята не съездом Советов, а Петроградским Советом, Военно-революционным комитетом. Съезд Советов лишь принял власть из рук Петроградского Совета. Вот почему длинные рассуждения Троцкого о значении советской легальности являются совершенно излишними.

А как же реагировало возглавляемое Керенским Временное правительство на объявленную ему большевиками войну? Оказалось, что самое демагогическое правительство в мире абсолютно не имело под собою сколько-нибудь крепкой и устойчивой опоры. Керенский, бывший весной и в начале лета 1917 года кумиром интеллигенции и разночинной толпы, потерял свою популярность и подвергался нападкам справа и слева: справа - офицерство, казачество и буржуазия обвиняли его в демагогии и в потворстве большевикам, тогда как яростная агитация большевиков обвиняла его в том, что он "продался" русским помещикам и капиталистам и западным империалистам и хочет "сдать Питер немцам".

"Революционная демократия" - эсеры и меньшевики - сначала поддерживали Керенского "постольку, поскольку", а потом и вовсе перестали поддерживать, находя его внутреннюю и внешнюю политику недостаточно радикальной и относясь отрицательно к идее "коалиции с буржуазными элементами". Когда в начале большевистского выступления Керенский обратился за поддержкой к Предпарламенту, то последний, после долгих разговоров и споров, принял такую резолюцию, в которой было гораздо больше критики и упреков по адресу Временного правительства, чем обещаний поддержки в борьбе с большевиками: да и поддержка-то эта могла быть только "моральной", ибо "революционная демократия" находила недопустимой вооруженную борьбу с большевиками, так как хотя они н "заблуждались" в теории и в тактике, однако же они были "партией пролетариата", т. е. частью революционной демократии, и военный разгром большевистского движения повел бы к торжеству "темных сил реакции". Это пугало воображаемой контрреволюции справа все время стояло перед глазами революционной демократии и заслонило от нее реальную силу Сталинской контрреволюции.

Кроме всего прочего, большевикам помогало то, что петроградская интеллигенция, будучи идейными противниками большевиков, недооценивала большевистскую опасность и не относилась достаточно серьезно к предстоящему выступлению большевиков, считая его "авантюрой" и думая, что захватившее власть большевистское правительство не продержится дольше 2 недель или месяцев.

Что касается народной массы, то она, конечно, плохо разбиралась в разногласиях и спорах большевиков, меньшевиков и эсеров по вопросам программы и тактики, но она к осени 1917 года при продолжающейся войне и при возрастающей политической и хозяйственной разрухе внутри страны, не чувствовала никакого облегчения в своем положении, а фактическое отсутствие какой-либо авторитетной власти на местах привело к многочисленным "эксцессам" не только в области аграрных отношений, но и в области алкогольных напитков. Осенью 1917 года в ряде городов произошли пьяные "бунты": солдаты, рабочие и прочие жители разбивали закрытые винные склады, на которых с 1914 года хранились неприкосновенными огромные запасы водки (или, по официальной терминологии, "водочных изделий"), напивались и пьянством, буйством и разгромами "праздновали" новую свободу.

Наконец, и армия не оказала поддержки падавшему Временному правительству, которое, несмотря на все миролюбивые заявления, не "дало" мира, тогда как большевики, с полной уверенностью, обещали "дать" всеобщий демократический мир. Солдатская масса, конечно, плохо разбиралась в вопросах партийных программ и тактики ("а чёрт вас разберет, кто из вас прав") и в споре Ленина и Керенского видела какую-то личную борьбу за власть. Интересный случай, несомненно, далеко не единственный, приводит в своих воспоминаниях В. Б. Станкевич. 26 октября, на другой день после большевистского переворота в Петрограде, комиссар низложенного Временного правительства на вокзале в Царском Селе обратился к собравшейся толпе солдат с горячей речью, в которой он призывал солдат не слушать большевиков и поддержать Временное правительство, стремящееся "дать народу честный мир, Учредительное собрание и землю". "Но едва я замолчал, уверенный в успехе речи, как какой-то пожилой солдат плюнул и со злобой, неизвестно на кого, начал кричать, что теперь уж он ничего не понимает. "Все говорят, и все по-разному. Всякий со своими программами, партиями. Все перепуталось, ничего не пойму, к чёрту всяких ораторов", - кричал он в исступленном негодовании. Впечатление речи сразу пропало, ведь все чувствовали тоже, что в голове (все) перепуталось"

Сталин об этом писал так:

"У большевиков не было, да и не могло быть в марте 1917 года готовой политической армии. Большевики лишь создавали такую армию (и создали её, наконец, к октябрю 1917 года) в ходе борьбы и столкновений классов с апреля по октябрь 1917 года, создавали ее и через апрельскую манифестацию, и через июньскую и июльскую демонстрации, и через выборы в районные и общегородские думы, и через борьбу с корниловщиной, и через завоевание Советов. Политическая армия не то, что армия военная. Если военное командование приступает к войне, имея в руках уже готовую армию, то партии приходится создавать свою армию в ходе самой борьбы, в ходе столкновений классов, по мере того, как сами массы убеждаются на собственном опыте в правильности лозунгов партии, в правильности её политики.

Конечно, каждая такая демонстрация давала вместе с тем известное освещение скрытых от глаз соотношений сил, известную разведку, но разведка являлась здесь не мотивом демонстрации, а ее естественным результатом.

Анализируя события перед восстанием в октябре и сравнивая их с событиями апреля - июля, Ленин говорит:

"Дело стоит именно не так, как перед 20-21 апреля, 9 июня, 3 июля, ибо тогда было стихийное возбуждение, которое мы, как партия, или не улавливали (20 апреля), или сдерживали и оформливали в мирную демонстрацию (9 июня и 3 июля). Ибо мы хорошо знали тогда, что Советы еще не наши, что крестьяне еще верят пути либердановско-черновскому, а не пути большевистскому (восстанию), что, следовательно, за нами большинства народа быть не может, что, следовательно, восстание преждевременно" (см. т. XXI, стр. 345).

Ясно, что на одной лишь "разведке" далеко не уедешь. Дело, очевидно, не в "разведке", а в том, что:

1) партия за весь период подготовки Октября неуклонно опиралась в своей борьбе на стихийный подъем массового революционного движения;

2) опираясь на стихийный подъём, она сохраняла за собой безраздельное руководство движением;

3) такое руководство движением облегчало ей дело формирования массовой политической армии для Октябрьского восстания;

4) такая политика не могла не привести к тому, что вся подготовка Октября прошла под руководством одной партии, партии большевиков;

5) такая подготовка Октября, в свою очередь, привела к тому, что в результате Октябрьского восстания власть оказалась в руках одной партии, партии большевиков.

Итак, безраздельное руководство одной партии, партии коммунистов, как основной момент подготовки Октября, - такова характерная черта Октябрьской революции, такова первая особенность тактики большевиков в период подготовки Октября.

Едва ли нужно доказывать, что без этой особенности тактики большевиков победа диктатуры пролетариата в обстановке империализма была бы невозможна.