Столетие Трагедии

Крылов Алексей Николаевич

Обилие среди юнкеров лиц с "нерусскими" фамилиями не должно удивлять: в петроградские военные училища шли безработные беженцы из прибалтийских губерний - им попросту некуда было деваться. К тому же в военные школы хлынули всевозможные "карьеристы тыла". Ну а евреи очень активно шли в военные училища уже потому, что им это впервые было разрешено - так они пытались повысить свой социальный статус. К лету 1917 г. в киевском Константиновском военном училище было произведено в офицеры 131 студента-еврея, в Одессе стали офицерами 160 евреев-юнкеров. В начале августа состоялся первый выпуск офицеров-евреев в военно-учебных заведениях Петроградского военного округа, причем только в одной 3-й Петергофской школе прапорщиков было произведено в офицеры около 200 человек. В уже цитировавшихся воспоминаниях А.Синегуба (кадрового офицера, дворянина) среди

юнкеров постоянно мелькают еврейские фамилии, причем они аттестуются самым лучшим образом.

Но в целом, юнкера явно не относились к числу тех, кто был готов стрелять в солдат и матросов - это ясно из протоколов допросов. Возможно, знай они, что их ожидает в качестве пленников, они вели бы себя по-другому.

Может сложиться впечатление, что вместо будущих бравых офицеров Временное правительство защищала какая-то "инвалидная команда". Но общее количество оборонявшихся в Зимнем дворце могло доходить до 2000 тыс. штыков. Это была внушительная сила, при грамотно организованной обороне, а, главное, решимости сражаться, она могли бы сдержать нападавших противников - плохо организованных и, главное, вовсе не горевших желанием умирать во имя торжества революции. Но "боевого духа" защитникам Зимнего как раз и не хватало.

Более того, прибыв во дворец, юнкера стали митинговать. Будущие военные инженеры были недовольны неясностью цели их пребывания во дворце. Они хотели поговорить с юнкерами из других школ, но им этого не разрешали. Вместо этого их построили во дворе, где перед ними выступил министр Временного правительства и начальник обороны дворца П.А.Пальчинский. В сущности, защищать Временное правительство оказалось некому - недоучившиеся военные инженеры и врачи, как, впрочем, и оставшиеся без орудий артиллеристы могли оказать серьезное сопротивление разве что с отчаяния. Сам П.А.Пальчинский отмечал "растерянность и вялость офицеров и отсутствие настроения у юнкеров". Судя по сохранившимся фрагментам протоколам допросов, они искренне не понимали, что им предстоит оборонять Зимний дворец, и уверяли, что их отправили то-ли бороться с погромами, то-ли нести караульную службу.

Реальные события, связанные с захватом Зимнего дворца далеки от официальной большевистской версии "взятия Зимнего". Но существуют и другая крайность в описании "штурма". Еврейские газеты с ужасом сообщали, что "люди, ворвавшиеся в Зимний дворец по приказу Бронштейна, бешено выкрикивали: "Дайте нам жида Керенского!"". Еще более поразила их последующая реакция со стороны простых солдат на своих же руководителей-большевиков. Так, солдаты "добродушно рассказывали", что первым делом после переворота надо "резать жидов", а на замечание, что и среди большевиков они тоже есть, отвечали: "Спасибо, научили, а теперь они нам ни к чему!". Сотрудники еврейских газет определенно сгущали краски, хотя вряд ли можно сомневаться, что некую характерную особенность тогдашнего "революционного" настроения они уловили верно.

События знаменитого переворота, согласно рассказам юнкеров, развивались следующим образом. Петроградская школа прапорщиков инженерный войск была вызвана во дворец в полном составе во главе с полковником Ананьевым. По одним сведениям, им было объявлено, что "шайка моряков" собирается захватить власть, по другим показаниям их вызвали для "предупреждения еврейских погромов", несения караульной службы и противодействия грабителям. Юнкерам других школ также было объявлено, что им предстоит нести караульную службу. Юнкеров явно дезинформировали: о готовящемся большевистском выступлении было известно, с другой стороны, среди юнкеров было немало социалистов, на которых рассчитывали сами большевики.

Из юнкеров инженерной школы из дворца вроде бы никто не ушел. Что касается юнкеров 2-й Ораниенбаумской школы, то они сразу же собрали общее собрание, где приняли две резолюции и сообщили в Совет, что остаются во дворце "для наведения порядка, а не участия в гражданской войне". В общем, они хотели получить от военно-революционного комитета пропуск, дающий возможность уйти из дворца с оружием. Пришедшему на переговоры представителю Павловского полка было заявлено, что стрелять в солдат они не будут. А тем временем началась стрельба, и часть юнкеров, объявивших нейтралитет, стала пассивно ожидать ее окончания внутри дворца.

Допрошенные юнкера в вооруженном столкновении не участвовали, но кое-какую информацию на этот счет из протоколов их допросов все же можно получить. Так, Д.Е.Горель

сообщил, что понять, кто начал в 5-6 часов вечера беспорядочную стрельбу - наступавшие или оборонявшиеся, - невозможно, но юнкерам было приказано не стрелять без приказа.. Правда, уточнить из его показаний при каких обстоятельствах один из юнкеров был убит также невозможно, но зато известна фамилия юнкера, получившего штыковое ранение.

Как отмечалась, все допрошенные юнкера оказались в госпитале Зимнего дворца, причем среди солдат, настроенных по преимуществу "революционно". Многие из этих солдат видели врагов не только в юнкерах и офицерах, но и даже отдельных (должно быть, "буржуазных") медсестрах. Помимо юнкеров, которые были допрошены, в лазарете оказались и другие: юнкер Альфред Иванович Ирбе - "сильно контуженный" и жаловавшийся на недомогание, который вел себя весьма неадекватно. Появился в госпитале и юнкер Абельсон, по-видимому, впавший в истерику - он, по свидетельству очевидца, "с плачем бросился на шею" Котову. Последний упомянул также "юнкера-литовца, который все время стоял на коленях и плакал", пока матросы избивали его прикладами. Попытался укрыться в госпитале и какой-то также истеричный капитан; его вместе с Ирбе куда-то "потащили, обыскивая"; позднее кто-то сообщил, что его убили.

Можно не сомневаться, что обилие среди юнкеров "инородцев" (говорящих с раздражающим акцентом) усилило антисемитские представления революционеров.

В госпиталь врывалась то одна, то другая группа матросов и солдат, причем наиболее скорыми на расправу оказывались первые. Победители, судя по всему, подкреплялись вином, а потому вели себя соответственно. Они поначалу заподозрили в юнкерах, находившихся в госпитале, только что стрелявших в них симулянтов, пытающихся уйти от суда. Но потом, измерив с помощью сестер температуру, "пожалели" их или побоялись заразы. Но в госпиталь врывались все новые и новые отряды и толпы матросов, солдат (наиболее заметными, естественно, оказывались первые), "хулиганов" и даже женщин, называвшими юнкеров "контрреволюционерами", "корниловцами" и грозившими их убить. В результате мало кто из юнкеров остался без зуботычин (хотя далеко не все об этом рассказали), а о предложениях "расстрелять" сразу или потом успели услышать все без исключения. Обычно матросы "били прикладами". Н.Мотев был 26 октября был разбужен "часов в десять ударом приклада в бок", а затем неоднократно получал "тычки". Впрочем, далеко не все матросы и солдаты вели себя подобным образом. Д.Е.Горель упоминал "матроса интеллигентного вида", который успокоил "матросов и хулиганов", собиравшихся перебить юнкеров, заявив, что "военно-революционный комитет приказал больных юнкеров оставить до утра". Складывается впечатление, что дворец заполнили вовсе не банды неуправляемых отморозков, а скорее отдельные отряды психопатичных матросов и солдат, которых сдерживали до известного предела "идейные" большевики, левые эсеры и анархисты. Как бы то ни было, арестованные в госпитале Зимнего дворца юнкера вряд ли думали, что худшее испытание ждет их впереди.

Утром 26 октября больных юнкеров построили, при этом "одного ударили прикладом, одного ударили в нос, одного по голове кулаком, грозили револьвером" и повели в Петропавловскую крепость. Уже здесь прозвучали призывы: "Убить, бросить в Неву!". Воспротивился какой-то унтер-офицер, потребовавший соблюдать спокойствие. 14 юнкеров конвоировало около 15 матросов и солдат. За ними следовала толпа разнузданных матросов и солдат, среди которых были также "рабочие и мальчишки", причем около десятка наиболее агрессивно настроенных матросов требовало немедленного расстрела пленников и периодически порывалось осуществить самосуд. И здесь выясняется, что конвоиры принадлежали к числу относительно дисциплинированных (по тогдашним понятиям) революционеров - среди них был даже "молодой матрос", который, как ни странно, не разучился краснеть. Миновали Зимнюю канавку, и возле шведского посольства один из матросов из толпы "поднял винтовку и выстрелом в голову убил юнкера Ирбе". И тогда "несколько матросов обратились к толпе с увещеванием", они же попытались выяснить, кто стрелял. Началась паника: уцелевшие юнкера сгрудились возле начальника караула, требуя защиты. Конвоиры посоветовали им держаться кучнее, не отставать, пригнуться - они пытались довести оставшихся арестантов до крепости невредимыми. Это удалось, возможно, потому, что двигались плотной группой, никто не отставал, а впереди процессии шел матрос, который кричал: "Разойдись!".