Столетнее проклятие
Шрифт:
За считанные минуты все ее планы пошли прахом. Правда, при ней остаются деньги — золотые, бережно зашитые в подкладки плащей, драгоценные камни, которые так легко спрятать. Хотя бы это у нее есть!
Но вот остальное… Завтра — это слишком быстро. Как подыскать за один только день подходящий монастырь? Тем более если за тобой следят во все глаза. Куда ей податься?
Авалон давно уже обдумывала, как ей укрыться от предначертанной с рождения судьбы. Детство, проведенное в Шотландии, убедило ее, что вернуться туда она никогда не захочет. Хэнок, как это ни смешно, об этом позаботился.
Авалон никогда не встречалась с сыном Хэнока. К тому времени, когда ей сравнялось семь, он уже стал оруженосцем рыцаря, посвятившего всю жизнь борьбе с неверными, и все те годы, пока Авалон жила в Шотландии, не покидал Святой Земли. Это ее вполне устраивало.
Ее нисколько не интересовали ни сам Маркус, ни обручение, устроенное без ее согласия и не по ее желанию. Авалон казалось, что Маркус Кинкардин должен быть лишь повторением своего отца — бешеным, жестоким, вспыльчивым. Никакая сила в мире не заставила бы ее стать его женой. Нет, пускай отправляется в ад вместе с обручением, легендой и алчными помыслами Уорнера!
Она уйдет в монастырь. Надо только найти влиятельный монастырь, способный устоять перед гневом, который непременно вызовет ее решение у всех заинтересованных сторон. Чем ближе к Риму, тем лучше, размышляла Авалон, прекрасно понимая, что так далеко ей никогда не добраться. Она слыхала о некоей обители в Люксембурге, которая идеально подходила для ее цели; сгодилась бы и Франция. Но, боже милостивый, теперь ей недоступно и это! Куда она сможет добраться за один день?
Лучше бы она никогда не приезжала в Трэли. Лучше бы ушла в монастырь еще несколько месяцев назад. Но в Гаттинге было так уютно, леди Мэрибел была к ней так добра… И, по правде говоря, Авалон никогда по-настоящему не прельщало монастырское житье — просто этот выход казался ей наилучшим.
И все же в глубине сердца она всегда хранила образ Трэли, родного дома, всегда думала о том, как чудесно было бы вернуться туда. С годами Трэли стал видеться ей тихой пристанью, убежищем ото всех невзгод. Слишком уж велик оказался соблазн в последний раз увидеть родной дом, прежде чем навсегда заточить себя в стенах монастыря.
У Авалон вдруг подкосились ноги, и она чуть ли не упала на кровать. Ей просто не верилось, что все ее мечты о Трэли оказались разбиты всего лишь по прихоти алчного толстяка.
Годами она плыла по течению, влекомая неодолимым потоком своей судьбы, годами мечтала вырваться на свободу и обрести власть над теми силами, которые так бесцеремонно обращались с ее жизнью.
Годами грела ее сердце ложная, как оказалось, надежда — вернуться в Трэли. И вот теперь ей предстоит расплата за все эти бесплодные мечты!
В дверь комнаты поскреблись — так тихонько, что Авалон почти не расслышала. Звук повторился — тихий, но настойчивый, словно скреблась мышка.
Авалон глубоко, судорожно вздохнула и, шагнув к двери, распахнула ее настежь.
На пороге стояла закутанная в плащ Эльфрида.
Авалон отступила на шаг, и девушка метнулась в комнату и присела в торопливом реверансе.
— Миледи, я подумала, что нужно дать вам знать.
Я о той леди, о которой вы спрашивали.
Авалон не сразу поняла, о чем она, — казалось, что разговор о Луделле состоялся не пару часов назад, а целую вечность.
Даже сейчас, когда злость на Уорнера и Маркуса переполняла сердце Авалон, одно упоминание о Лу-Делле вызвало в ней странное ощущение. Как будто ей было жизненно необходимо узнать, что за этим кроется.
«Найди ее», — прошептала химера, вдруг открыв свой чудовищный глаз.
Авалон вздрогнула. Нет, она не станет искать Луделлу! Боже милостивый, да какое ей сейчас дело до тайн прошлого?
«Найди ее», — настойчиво повторила химера.
«Нет, нет, — упорно возразила ей Авалон, — у меня нет на это времени!»
«Найди ее!»
До завтрашнего дня остались считаные часы!
«Найди ее!» — разбушевалась химера.
И Авалон с отчаянием и гневом покорилась, хорошо зная, что не сможет избавиться от этого неотвязного голоса. Он будет звучать все громче и громче, пока не поглотит все ее внимание — и тогда она неизбежно попадется завтра в сети, расставленные Брай-сом.
Это же бессмысленно! Но химера никогда не утруждала себя заботами о здравом смысле. Авалон это просто бесило.
«Найди ее».
— Где она? — спросила вслух Авалон, ненавидя саму себя.
Эльфрида огорченно всплеснула руками.
— Миледи, она мертва.
Авалон пожалела, что не может рассмеяться в лицо химере. «Вот тебе! Леди Луделла мертва». Авалон бесстыдно обрадовалась этой новости — но тут же ее охватила печаль.
Бедная Луделла умерла. Она и двенадцать лет назад была уже немолода, так что не было причины думать, будто…
Эльфрида, которая не сводила глаз с Авалон, прервала поток ее мыслей:
— Но вы, миледи, если пожелаете, можете поговорить с мистрис Херндон.
— Мистрис Херндон? Кто это?
— Она ухаживала за леди после того, как ее прогнали… то есть, — Эльфрида испуганно огляделась, — после того, как она покинула замок.
«Судьба», — подумала Авалон, внутренне холодея.
— Где живет мистрис Херндон? — спросила она.
— В деревне, миледи, — тотчас ответила девушка. — Мистрис Херндон — бабушка деревенского трактирщика.
2.
Стражники у ворот не обратили особого внимания на двух девушек, которые покинули замок вместе с другими слугами, направлявшимися ночевать в деревню.
Эльфрида, оставшаяся без плаща, мелко дрожала — хотя, как подозревала Авалон, не столько от холода, сколько от страха.
Девушка отважно вызвалась проводить Авалон к мистрис Херндон — и это до того, как Авалон дала ей еще три золотые монеты. Похоже, своим первым Даром она пробудила в маленькой служанке поистине слепую преданность. Такого с Авалон еще никогда не случалось, и она просто не знала, что с этим делать.