Столетняя война
Шрифт:
Было жарко. Нашему герою после работы захотелось пить. Он утолил жажду, выпив полный сосуд холодной воды. Слишком холодной, и он простудился. Вернувшись в свою деревню Рибекур, он лег, положив топор поблизости.
Англичане узнали, что он болен, и воспользовались случаем. На всякий случай их пошло двенадцать человек. Но жена великана вовремя их заметила: «Это англичане. По-моему, они ищут тебя. Что ты будешь делать?» Англичане, войдя на двор, с удивлением услышали: «Шайка воров! Вы пришли, чтобы схватить меня в постели!»
Большой Ферре стоял спиной к стене. Англичане замешкались. Вдруг мнимый больной бросился на них. Англичан парализовал ужас, и кто лишился головы, кто как минимум руки. Семеро, унесшие ноги, бежали долго.
История на том и кончилась. Большой Ферре снова лег, но его опять стала мучить жажда. Ему принесли большую чашу ледяной воды. Через несколько дней он умер от горячки, перед тем набожно причастившись. Его оплакивала вся округа.
Будь он жив, англичане бы не вернулись в наш край.
В этой истории много удивительного. Это ведь Роланд, раскалывающий мечом «твердый камень», и Готфрид Бульонский, разрубивший неверного надвое вместе с его верблюдом. Будь история Большого Ферре лишь частным фактом времен войны, несомненно, приукрашенным и связанным с незаурядным человеком, ее бы постигло забвение, как подвиги многих безвестных героев. Но для современников, конечно, очень плохо ее осознавших, и для историков, едва ее заметивших, она означала рождение нового менталитета. Так же как два века назад городское население против феодалов, теперь сельский люд самоорганизовался, чтобы обеспечить собственную безопасность. Большой Ферре был персонажем эпохи, когда уже зарождались первые общины. Но причины, побудившие его к борьбе, — и причины его посмертной славы, — обретают и новую окраску: национальную.
Не будем играть словами. Ферре убивал англичан потому, что видел в них лютых разбойников, а не потому, что они были англичанами. Но сразу же сложившаяся легенда называет жертв гиганта именно англичанами. И поскольку для многих разбойники были англичанами, англичан возненавидели. В те годы, когда король Иоанн томился в Лондоне и все наводило на мысль, что королевство утратило некоторые из богатейших провинций, французский народ питал больше неприязни к тем распущенным англичанам, которым было плевать на Эдуарда III, чем к тем, которые благодаря успешной тактике разгромили армию французского короля.
Однако война — официальная, если так можно сказать, — возобновилась только после получения средств, которые Генеральные штаты в мае-июне 1359 г. согласились предоставить регенту.
Тот счел нужным покончить прежде всего с Наваррцем — с одной стороны, потому что англо-французские отношения усложняло пребывание короля в плену, а с другой — потому что нужно было срочно вернуть Мелён, который занимал Карл Злой и который давал тому возможность запросто перекрыть путь в Париж. Там укрывались все три королевы из дома Эврё-Наварры: вдова Карла IV, вдова Филиппа VI и супруга Карла Злого. Так что Мелён мог стать для дофина выгодной добычей. 18 июня 1359 г. началась осада.
Слишком далеко дело не зашло. Король Наваррский узнал, что его английский союзник напрочь не учел наваррских интересов на первых переговорах в Лондоне. В свою очередь регент только что отверг статьи первого договора, который с грехом пополам согласовали в Лондоне, и знал, что его отказ может означать возобновление войны. Поэтому оба монарха договорились закончить дело до английского вторжения, которого Карл Злой больше совсем не желал, с тех пор как понял, что англичанин не поделится с ним завоеванным.
Договор, заключенный в Манте и ратифицированный в августе в Понтуазе, давал королю Наваррскому разные территориальные компенсации и обещал ему крупное вознаграждение за ущерб. Но Карл Злой взамен поклялся «трудиться изо всех сил для обороны Французского королевства».
Примирение было показным. Едва обосновавшись в Лувре, где он стал гостем дофина, король Наваррский снова начал плести заговоры с выжившими сторонниками Этьена Марселя. Его войска внезапно заняли замок Клермон-сюр-Уаз. Его люди отказались передать Мелён регенту. Оба монарха по-прежнему следили друг за другом. Может быть, мир между ними и был восстановлен, но отнюдь не доверие.
В то время как Париж снова заволновался, а дофин пытался наконец отделаться от Наваррца, Иоанн Добрый убивал время. Ему в изобилии поставляли бордоское вино. Ему разрешали пировать. Он произвел торжественный въезд из Лондона в Вестминстер на своем белом коне, в сопровождении Черного принца, столь же счастливого, сколь и почтительного. Толпу восхитила величественная осанка короля Франции.
Манор Савой на дороге между Лондоном и Вестминстером, потом замок Виндзор, замок Гертфорд и, наконец, замок Сомертон были позолоченными тюрьмами. Там король Иоанн жил с мая 1357 г., пользуясь почти полной свободой, и развлекался как только мог вместе со своим окружением. Он принимал друзей. Он даже давал обеды в честь короля и королевы Англии. Он читал. Он ездил на охоту. У него было выделенное место на турнирной трибуне.
Такую свободу объясняло одно: было известно, что французский король — человек чести. Пленником он был, пленником честно и останется в Англии до заключения договора, статьи которого активно обсуждались.
Иоанну Доброму не улыбалось надолго остаться в тюрьме, он был готов на многие уступки, чтобы вернуться в Париж. Он откровенно писал это подданным: лучше потерять часть королевства, чем оставить короля и далее томиться в плену. Мысль, что его подданным придется жертвовать последним ради его выкупа или что будет погублен терпеливый труд десяти поколений французских королей, отнюдь не тревожила сон эгоистичного и прославленного побежденного при Пуатье. Смело сражаясь, он выполнил свой долг. Пусть его люди выполнят свой, освободив его. И никоим образом не следовало думать об «отвоевании»: подобная попытка прежде всего означала бы, что англичане отправят его в более далекую тюрьму с более суровыми условиями.
Совсем иной была точка зрения дофина Карла и его Совета. Спешить-то было некуда: перемирие, заключенное в Пуатье под нажимом легатов Иннокентия VI, давало возможность еще два года — до осени 1358 г. — договариваться с англичанами об условиях мира. Регент и его советники хотели освободить короля, но не были согласны, чтобы королевство заплатило за это любую цену. Дать деньги на выкуп королевской особы — разумеется. Но идея платить за поражение землями и даже делиться суверенитетом вызывала куда больше сомнений.