Столетняя война
Шрифт:
— Это только на пользу делу, — добродушно заметил мессир Гийом.
Томас промолчал, приняв эти слова за насмешку. Ну что ж, и поделом ему.
— Эй, я не шучу! Ты лихо окоротил этого малого, а стало быть, сможешь призвать к порядку и всякого другого. Ты знаешь, почему из некоторых неплохих, храбрых людей получаются отвратительные командиры?
— Почему?
— Они хотят, чтобы их любили.
— А разве это плохо? — удивился Томас.
— Солдаты хотят восхищаться своими командирами, они хотят, чтобы командиры внушали страх, а главное, чтобы они вели своих подчиненных к успеху. Какое, черт возьми, отношение может иметь ко всему этому стремление понравиться? Оно, конечно, ежели командир хороший человек,
— Но уж о том, что мы выехали из Ла-Рош-Дерьена, они знают, — сказал Томас. Он был уверен, что у Карла Блуа в городе столько же шпионов, сколько их у англичан в Рене.
— Нас пока еще не ждут, — возразил мессир Гийом. — Мы едем быстро и опередили любое донесение. Да и вообще, пусть наш отъезд из Ла-Рош-Дерьена видели любые соглядатаи, откуда им знать, куда мы направляемся?
В надежде сбить с толку возможных наблюдателей они весь день ехали на юг и лишь ближе к вечеру свернули на восток и поднялись на пустынное плоскогорье. Орешник стоял в цвету, а с голых ветвей вязов доносились крики грачей: верный признак весны. Они устроили привал на заброшенной ферме, укрытой низкими каменными стенами, хранившими следы пожаров, и тут, прежде чем угасли последние проблески заката, произошло то, что можно было счесть добрым предзнаменованием. Робби, от нечего делать обшаривавший развалины, обнаружил рядом с обвалившейся стеной кожаный мешок, в котором оказались маленькое серебряное блюдо и три пригоршни монет. Тот, кто, покидая дом, зарыл деньги: должно быть, счел монеты слишком тяжелыми, чтобы брать с собой, или же побоялся, что их у него отнимут.
— Мы будем, как это говорится? — Сэр Людвиг сделал режущее движение рукой, как будто резал пирог.
— Делиться?
— Ja, мы поделимся?
— Нет, — сказал Томас. — Уговора на этот счет не было. — Он предпочел бы поделиться, ибо так относился к добыче Уилл Скит, но другие считали, что каждый имеет право оставить находку себе.
Сэр Людвиг возмутился.
— У нас всегда делается так, ja? Мы делимся.
— А у нас не так. Мы не делимся, — резко возразил мессир Гийом, — таков уговор.
Услышав французскую речь, сэр Людвиг поморщился, будто его ударили, но он понял все достаточно хорошо и, развернувшись, пошел в сторону.
— Скажи своему другу шотландцу, чтобы был осторожнее, — сказал мессир Гийом Томасу.
— Людвиг не такой уж плохой, — заметил Томас, — ты его не любишь, потому что он фламандец.
— Я терпеть не могу фламандцев, — с готовностью подтвердил д'Эвек, — они тупые, глупые, со свинячьими мозгами. Вроде англичан.
К счастью, мелкий спор с фламандцами продолжения не получил. На следующее утро сэр Людвиг и его спутники были веселы и добродушны, а поскольку их кони были гораздо свежее и здоровее, чем все остальные, они, изъясняясь на ломаном английском и с помощью достаточно понятных жестов, вызвались поехать вперед в качестве разведчиков. Весь день их черно-белые сюрко маячили впереди, то исчезая в отдалении, то снова появляясь на виду. Они махали руками, давая основному отряду понять, что путь свободен и можно ехать дальше.
По мере продвижения в глубь вражеской территории риск все возрастал, так что бдительность фламандцев пришлась очень кстати. Всадники придерживались тропы, петлявшей по обе стороны от главной дороги, что вела с востока на запад вдоль Бретонского хребта. По обе стороны к тропе подступали густые заросли, укрывавшие
На следующий день отряд снова повернул на юг. Теперь путь пролегал через местность, которую не затронуло английское разграбление и здешний люд не боялся вооруженных всадников. Пастбища были полны овец, но на траве часто виднелась кровь разорванных в клочья новорожденных ягнят. Люди в Бретани были слишком заняты охотой друг на друга, на раздолье лисам и на погибель овечьему приплоду.
Пастушьи собаки встречали людей в серых кольчугах лаем, и теперь впереди отряда ехали не фламандцы, а сам Томас и мессир Гийом. Если их окликали, они отвечали по-французски, выдавая себя за сторонников Карла Блуа.
— Где Ронселет? — постоянно спрашивали они, но решительно никто не мог им ответить.
Время шло, и однажды они наткнулись на человека, который, по крайней мере, слышал про такое место. Потом отряду попался другой, сказавший, что его отец вроде бы бывал в усадьбе с таким названием и находится эта усадьба где-то за кряжем, лесом и рекой. Наконец, от третьего удалось получить более точные указания. До башни, по его словам, всего лишь полдня пути. Она находится на дальнем конце длинного лесистого хребта, который проходит между двумя реками. Крестьянин показал им брод, где можно было перебраться через ближайшую реку, велел им следовать по гребню хребта на юг и поклонился в благодарность за полученную от Томаса монету.
Они перешли через реку, взобрались на кряж и направились на юг. Когда отряд остановился на ночлег в третий раз, Томас понял, что Ронселет совсем близко. Однако он не стал настаивать на немедленном продвижении вперед, рассудив, что лучше подойти к башне на рассвете. Лагерь разбили под буковыми деревьями. Люди ежились и дрожали, не решаясь развести костер, а Томас всю ночь вздрагивал, просыпаясь при малейшем шорохе. Стоило где-то хрустнуть ветке, и ему уже мерещились патрули и разъезды лорда Ронселета. Никакие патрули на них не наткнулись, да Томас и сам, честно говоря, сомневался, что они существуют где-нибудь, кроме как в его воображении, но ничего не мог с собой поделать. Поскольку сон все равно не шел, Хуктон поднялся очень рано и, пока все остальные еще похрапывали, направился между деревьями к обрыву, надеясь увидеть в ночи свет факелов, чадящих на зубчатых стенах башни Ронселет. Огней лучник не увидел, он лишь услышал ниже по склону жалобное блеяние овец. Надо полагать, к ягнятам подобралась лисица.
— Пастух не следит за стадом как следует, — произнес кто-то по-французски.
Томас обернулся, полагая, что это один из ратников мессира Гийома, но в тусклом свете луны увидел сэра Людвига.
— Ты же вроде как не пользуешься французским? — сказал Томас.
— Бывает, что и пользуюсь, — с улыбкой отозвался сэр Людвиг и внезапно двинул его дубинкой под дых.
Томас охнул и сложился пополам. Фламандец огрел его обломанным суком по голове, а потом пнул в грудь. Хотя нападение и застигло Томаса врасплох, он попытался набрать воздуха и ткнуть Людвига в глаз, но после удара по голове оказался на земле.
Кони фламандцев были привязаны к деревьям неподалеку. Никого не удивило то, что животных не расседлали на ночь, и никто не проснулся, когда лошадей увели. Правда, когда сэр Людвиг собирал свои латы, мессир Гийом зашевелился и сквозь сон поинтересовался:
— Уже рассвет?
— Нет еще, — тихо ответил сэр Людвиг по-французски, а потом отнес свои доспехи и оружие к опушке леса, где Ян и Питер деловито связывали Томасу лодыжки и запястья. Потом они забросили его на спину лошади, привязали к ремню подпруги и повезли на восток.