Столетняя война
Шрифт:
Меч замер в дюйме от плеча Филиппа. Генрих усмехнулся и легко тронул клинком вначале одно плечо мальчишки, затем другое.
— Нам нужны смелые подданные, — мягко сказал король. — Встаньте, сэр Филипп.
Под дружный смех латников Хук рывком поднял на ноги остолбеневшего мальчишку.
Король снял с шеи золотую цепь с подвеской из слоновой кости, украшенной фигуркой антилопы из черного янтаря (Хук понятия не имел, что это за зверь и почему он числится среди личных гербовых животных Генриха), и набросил ее на плечи мальчику.
— В память о дне, когда ты избежал смерти, — обронил король. Филипп, не найдясь с ответом, лишь переводил взгляд с богатого подарка на дарителя. — Твой отец мессир де Руэль?
— Да, господин, — еле слышно прошептал тот.
— Передай отцу, что прибыл законный король, который милостив к своим подданным. Ступай, сэр Филипп, — приказал Генрих, вкладывая меч обратно в черные ножны.
Мальчик скосил взгляд на арбалет в руках Хука.
— Нет-нет, — предостерег его король, — арбалет останется у нас. Наказание, которое придумает тебе отец за утрату оружия, будет достаточной карой. Отпусти его, — велел Генрих Хуку.
Поглядев вслед Филиппу, который во весь дух пустился вниз по склону, король вскочил в седло.
— Французы посылают вместо себя детей, — мрачно бросил он.
— Когда он вырастет, государь, нам придется его убить, — не менее мрачно отозвался сэр Джон.
— Он наш подданный! — громко объявил Генрих. — Здешние земли принадлежат нам, и люди тоже!
Он обратил взгляд на Гарфлёр. Город, на который он предъявлял права, встречал своего короля запертыми воротами, дерзкими знаменами на башнях и запруженной рекой вокруг стен. Жители явно намеревались драться.
— Переправляйте войско на берег, — велел король.
Начиналась битва за Францию.
Армия стала высаживаться на берег в четверг, пятнадцатого августа, в день святого Алипия, а последние из солдат, коней, пушек и ящиков оказались на каменистом берегу лишь в субботу, в день святого Агапита. Пригнанные вплавь лошади держались на ногах нетвердо, то и дело взбрыкивали и ржали, конюхи пытались их успокоить. От берега до монастыря, ставшего королевской резиденцией, теперь вела вырубленная лучниками просека. Сам король почти все время проводил на берегу, подбадривая солдат и торопя с высадкой. Порой он выезжал на гребень того холма, где его пытался убить Филипп де Руэль, и оттуда подолгу смотрел на лежащий к востоку Гарфлёр. Вершину стерегли люди сэра Джона Корнуолла. Среди французов так и не нашлось охотников отбросить англичан обратно к морю. Всадники, появлявшиеся за стенами города, старательно избегали подъезжать к англичанам ближе, чем на лучный выстрел, и довольствовались видом врага издали.
Запруженная река разливалась вокруг города все шире, кое-какие дома в предместьях залило уже по крышу. Незатопленными оставались лишь две полоски земли на подступах к окруженной холмами котловине, в которой стоял Гарфлёр, ближайшая полоса тянулась к одному из трех въездов в город. С вершины холма Хук видел, как французы спешно достраивали бастион для защиты ворот — чуть ли не целую крепость, преграждающую путь к городу. К воротам враг подойдет не раньше, чем прорвется через заново выстроенное мощное укрепление.
В пятницу, в день святого Гиацинта, Хука с дюжиной других солдат отправили забрать с берега последних лошадей сэра Джона, доставленных с корабля. Кони, оскальзываясь на прибрежных камнях, шарахались в стороны, и, чтобы держать их вместе, уздечки связывали общей веревкой. Мелисанда, пришедшая с Хуком, гладила морду своей пегой кобылки Делл, которую ей подарила жена сэра Джона, и что-то успокаивающе шептала.
— Мелисанда, лошадь ведь не знает французского! — крикнул ей Мэтью Скарлет. — Она англичанка!
— Она научится, — ответила девушка.
— Язык дьяволов! — голосом сэра Джона провозгласил Уильям из Дейла, и лучники захохотали.
Люцифер — огромный боевой конь сэра Джона, которого вел Мэтью Скарлет, шарахнулся в сторону, кто-то из конюхов сэра Джона подскочил помочь. Ник, держа в руке повод с накинутыми на него уздечками восьми коней, направился к Мелисанде, чтобы взять Делл. Девушка, нахмурившись, смотрела куда-то в глубь берега и даже не обернулась на зов.
Проследив ее взгляд, Хук увидел нескольких латников, преклонивших колена перед молящимся священником, и подумал было, что Мелисанду это зрелище чем-то заинтересовало, однако чуть дальше он увидел еще одного священника. Сэр Мартин с братьями Перрилами, стоя за большим валуном, глазели на Мелисанду, и Хуку на миг померещилось, будто он разглядел непристойный жест.
— Мелисанда! — окликнул он, и девушка обернулась.
Сэр Мартин расплылся в ухмылке. Не отрывая глаз от Хука, он медленно поднял правую руку и выставил вверх средний палец, затем так же медленно насадил на палец левый кулак и, не расцепляя рук, перекрестил этой фигурой Хука и Мелисанду под хихиканье братьев Перрилов.
— Сволочь, — прошипел Хук.
— Кто они? — спросила девушка.
— Враги, — ответил Ник.
— Ты их знаешь? — кивнул в ту сторону Том Скарлет, подошедший к Хуку вместе с братом.
— Знаю.
Сэр Мартин еще раз тем же манером изобразил крестное знамение и, заслышав чей-то оклик, оглянулся.
— Он священник? — недоверчиво спросил Том.
— Священник, — подтвердил Хук. — Священники насильник. Из высокородных. Его покусали адские псы, он опасен.
— Ты с ним знаком?
— Да. — Хук резко обернулся к близнецам Скарлетам: — Приглядывайте за Мелисандой! Глаз не спускать!
— Мы и так приглядываем, ты же знаешь, — отозвался Мэтью.
— А чего он хочет? — спросила Мелисанда.
— Тебя.
В тот же вечер Хук вручил ей отобранный у Филиппа де Руэля маленький арбалет со стрелами и велел упражняться в стрельбе.
На следующий день, в праздник святого Агапита, на холм подняли восемь пушек, переправленных с кораблей на берег. Для перевозки самой большой, которую называли «Королевская дочь», — с тяжелым стволом длиной больше трех луков и расширяющимся дулом, куда легко вошла бы пивная бочка, — потребовалось две повозки. Остальные пушки были меньше, но и для тех приходилось запрягать по два десятка лошадей, чтобы вытащить орудия на вершину холма.