Столица для поводыря
Шрифт:
– Ах как романтично! – пискнула Маша Мещерская. – Отчего даже у Германа в его тьмутаракани есть эти замечательные разбойники, а у нас в столице – только ску-у-ука? Саша, почему вы не найдете мне разбойников?
Александр снова порозовел, наморщил лоб, но не придумал, как ответить. За него это сделал Николай:
– Теперь там тоже их нет, Мари. Губернатор их убил. Перестрелял из револьвера.
– Однако! – потрясенно воскликнул Воронцов.
– Генерал Дюгамель, кажется, за это дело наградил вас знаком к ордену Святой Анны четвертой степени? И оставьте уже эти «высочества».
– Да, Николай Александрович, – признался я. – За это. Хотя я не вижу в этом ничего героического. Я спасал жизнь. Себе и своим спутникам.
– Как мило – быть таким скромным, – саркастично протянула Жуковская. – Чего не сделаешь с перепугу…
– Что за револьвер у вас был, Герман? – заинтересовался, не обратив внимания на Сашеньку, Барятинский. – Обожаю хорошее оружие!
– «Бомон-Адамс», ваша светлость.
– Ай, да бросьте вы это, – поморщился поручик. – Какая я вам светлость. Давайте уж, как все тут, зовите Володей.
Я кивнул и поднял бокал с вином в салюте.
– А револьвер – замечательный. Прекрасная механика. Жаль, вы не захватили его в Петербург.
– Отчего же не захватил? – удивился я. – Я с тех пор всюду таскаю его с собой. Он и сейчас… У ваших конвойных казаков, Николай Александрович.
– Вы что же, и к цесаревичу с оружием? – вскинулся Вово.
– На меня было два покушения, князь, – хмыкнул я. – И оба раза пистоль спас мне жизнь. Почему бы не оказать господину Адамсу честь и не взять его творение с собой?
Никса засмеялся, и остальные охотно подхватили с разной степенью энтузиазма. Но уж прорезающийся бас великого князя Александра Александровича различался очень хорошо.
– Уж не это ли небольшое приключение, Герман Густавович, так на вас подействовало, что, явившись в Томск, вы принялись реформировать все вокруг? – продолжил допрос цесаревич, расплескав остатки вина из своего бокала. – Тут перечень ваших дел всего за несколько месяцев – на трех листах. Перемены решительно во всем. А в рапорте еще указывается, что вы и изобретатель. Откуда в вас это взялось?
Именно для таких моментов нужно обязательно научиться курить. Просто чтобы иметь возможность выиграть время на раздумья. Но подсознание часто оказывается мудрее разума. Не зря, ох не зря я взял эту спасительную виноградную гроздь.
– Сибирь – это огромная страна, Николай Александрович. Что только не приходит в голову, пока едешь.
– Ну что вы, право, Николя! – неожиданно пришла мне на помощь Жуковская. – Решительно ничего удивительного не вижу в том, что чиновник занимается своим делом. По мне, так это все так скучно…
– А и верно, – поддержал красавицу Барятинский. – Что это вы, государь? Мне так тоже «клюкву» [7] повесили, а я и не убил, кажется, никого.
– А много ли ты, Володя, крепостей построил? Торговых трактов проложил и новых ярманок основал? Деревень сколько и сел? С туземными кочевниками воевал? Земли за государством Российским закреплял? – сверкнул глазами Никса и повысил голос. – А вот наш спаситель всего за полгода все это успел. И крепость на границе с циньской державой построил, и с туземцами сражался, и казаков там расселял. Теперь еще тракт туда строит, посольства посылает и торговлю с Китаем начинает. На него доносы в жандармерии уже мешками считают! А он теперь знаете чего хочет? Он теперь в своей глуши железо делать хочет и рельсы тянуть. И железную дорогу! Иной за всю жизнь столько дел не сотворит, а этот… спаситель – за полгода! А через два? Через пять лет? Он что, царем сибирским себя объявит?
7
«Клюква» – на военном жаргоне знак к ордену Святой Анны четвертой степени для ношения на холодном оружии.
Мещерский быстрым хорьком метнулся к журнальному столику и, торопясь и проливая, набулькал наследнику вина в пустой бокал. Никса, только почувствовав изменение веса, потянул напиток к губам. По подбородку стекла тонюсенькая струйка похожей на кровь жидкости и добавила к пятнам на рубашке еще несколько.
– Скажите, Герман, – обратился Николай ко мне, уняв волнение, – вы хотите править?
– Нет, ваше императорское высочество.
– Что же вы хотите? К чему все это? Суета эта с заговорами и моей болезнью к чему? Скажите. Мы с Сашей все для вас сделать готовы. Министром хотите? Саша в ноги папа упадет – и быть вам министром… Упадешь, Саша?
– Упаду, – прогудел младший брат и побледнел. Он был взволнован не меньше Никсы.
– И мама упадет. И я тоже. Государь – добрейшей души человек. Он согласится. Хотите?
– Нет, ваше высочество. Не хочу. Отпустите меня в Томск. Мне там надо быть. Мне там хорошо. – Три подряд выпитых бокала вина, что ли, в голову наконец ударили или каким-то образом цесаревичу удалось меня хорошенечко напугать, только говорить получалось вот так. Отрывисто. Мешая немецкие, русские и французские слова. И жалобно как-то.
– Да ложь это все! – крикнул, приподымаясь на локте, Мещерский. – Капризничает, мнется, как институтка! Дай ему чин, государь. Они все этого хотят. Немчура! Чинов да орденов!
– Подам в отставку, – пожал я плечами. Я, конечно, хотел воспользоваться положением спасителя наследника, что уж там скрывать. Но в тот момент сама мысль о том, чтобы получить высокий чин и переехать в столицу, меня пугала до жути. А особенно – получить из рук цесаревича. Показалось это неправильным. Бесчестным.
– И что станете делать? – с заметным акцентом, но тем не менее на хорошем русском поинтересовался Коля, герцог Лейхтенбергский.
– А не думали послужить? – Глаза Барятинского блестели. Он мне верил. Приятно это осознавать. – Я слышал, ваш брат Мориц отменно отличился в Туркестане.
– Он тяжело ранен, Володя, – мягко ответил я. – Теперь в госпитале, в Верном.
– О, простите. Я не знал.
– В отставку? А как же ваши прожекты? – снова усомнился Мещерский.
– А что прожекты? Строить можно и без чина. В Томск вернусь. Скоро у меня там банк будет. Завод начну строить. В Китай съезжу, давно хотел… Женюсь.