Столица
Шрифт:
— Джек сделал предложение? — переспросил майор.
— Ну да,—сказала девушка,—мне рассказывал его брат,— и, обернувшись к Монтэгю, она пояснила: —Джек Одэбон — племянник майора. Он коллекционирует жуков, а все остальное время проводит зарывшись в книги.
— Так как же он сделал предложение? — заинтересовался майор, находя эту историю презабавной.
Вообразите,— сказала Бетти,— он прямо так и заявил, что она его не любит, это ему известно, но зато она знает, что его нисколько не интересуют ее деньги; так что, может быть, она согласится выйти за него замуж, чтобы другие мужчины оставили ее в покое.
— Каково! — воскликнул почтенный джентльмен, хлопнув себя по колену.— Просто шедевр!
— А что, у нее очень много поклонников?—спросил Монтэгю.
— Милый мой юноша,— ответил майор,— ведь у нее со временем будет сто миллионов долларов!
В этот
— Она сказала сущую правду,— ответил майор,— хотя это и рассердило Бетти. Среди наших прелестных дам немало таких, которые, пустившись в плавание по океану светской жизни, упрятали своих старых родственников в корабельный трюм, подальше от любопытных глаз.
— А что такое со стариком Семпкинсом? — спросил Монтэгю.
— Он просто чудак. У него куча денег, и единственная радость в жизни — божественная Иветт. В сущности ведь это он и сделал ее посмешищем. Он специально для нее нанял репортера, и каждый раз, когда ее фотография попадает в газету, Семпкинс задаривает его драгоценностями и чеками.
Майор на минуту умолк, раскланиваясь с кем-то из знакомых, а затем продолжал свой рассказ. О ком бы он ни заговаривал, казалось, он мог тут же сообщить интимные подробности из жизни этого человека.
Старик Семпкинс провел детство в страшной нищете, и это, видимо, наложило отпечаток на всю его жизнь. Мисс Иветт с легким сердцем выбрасывала по пятьдесят тысяч на парижские туалеты, а ее старый дядюшка ежедневно припрятывал куски сахара, который вместе с завтраком ему подавали в конторе. И накопив несколько фунтов сахара, он отправлял его с посыльным домой!
Вся сложность мира, в который он попал, предстала теперь перед Монтэгю в новом свете.
Мисс Семпкинс была «не принята» в обществе, и в то же время там охотно принимали, например, миссис Лэндис, с которой Монтэгю познакомился у миссис Уинни Дюваль. Несколько раз он встречал ее и здесь, на выставке. Он слышал, как смеялись майор и его невестка, читая в одном из светских журналов о том, что миссис Вирджиния ван Ренселер Лэндис только что вернулась с дальнего Запада после удачной охоты. Монтэгю не- видел в этом ничего смешного, во всяком случае до того момента, пока ему не показали другую заметку, появившуюся еще раньше, в которой сообщалось, что миссис Лэндис переехала в Южную Дакоту вместе со своими тридцатью пятью сундуками и пуделем и что «Лини» Хопкинс, молодой красивый биржевой маклер, дал обет в течение шести месяцев вести скромную, целомудренную и смиренную жизнь.
И все же миссис Лэндис была принята в обществе. Далее: она тратила на наряды почти столько же, сколько мисс Иветт, и носила такие же кричащие туалеты. И если газеты не посвящали ей целые страницы, это происходило отнюдь не потому, что она этого не желала. А накрашена она была не менее откровенно, чем любая хористка на сцене. Она очень много и слишком громко смеялась, и анекдоты, которые рассказывала она и ее друзья, вызывали у Монтэгю желание поскорее куда-нибудь скрыться.
Миссис Лэндис почему-то прониклась симпатией к Элис и во время выставки дважды приглашала ее к себе на завтрак. Вечером дома, после визита к ней, Элис, еще не сняв манто, усаживалась на кровать и принималась рассказывать Монтэгю, его матери и няне Люси о своих впечатлениях.
— Мне кажется, эта женщина ничем не занимается и ни о чем, кроме нарядов, думать не может,— сказала она как-то.— У нее даже есть специальные подвижные зеркала на шарикоподшипниках, чтобы со всех сторон видеть свои юбки! Все свои платья она получает из Парижа четыре раза в году; она говорит, что теперь будет вместо двух четыре сезона! А я-то думала, что мои наряды чего-то стоят, но, боже мой, разве могут они равняться с ее туалетами!
Затем Элис рассказала, как при ней распаковывали четырнадцать сундуков, прибывших в этот день с таможни. У ее французской портнихи была фотография миссис Вирджинии Лэндис, портрет, сделанный красками, и манекен, в точности повторяющий ее фигуру. Потому-то все туалеты и сидят на ней безукоризненно будто она их примеряла. Все платья набиты папиросной бумагой и прикреплены к коробке целой системой тесемочек, чтобы они не мялись, и к каждому платью пришит образчик материи или кожи, из которой сапожник должен сделать туфли или ботинки. В сундуках прибыли и костюмы для улицы, и оперные манто, и вечерние туалеты, и утренние платья, и костюмы для приемов и визитов, и роскошные бальные наряды. Бальные платья украшались
На плетение одного ярда таких кружев уходило copoк рабочих дней. Одно из платьев было из шелкового батиста, с вышитыми шелком цветами в стиле помпадур. Оно стоило тысячу долларов, а шляпа к нему — сто двадцать пять долларов, и серые туфли из кожи антилопы, застегивающиеся перламутровыми пряжками,— сорок долларов. Там было еще роскошное, украшенное бриллиантами бальное платье очень сложного фасона из светло-зеленого шелкового шифона с вышитыми темным серебром орхидеями и длинным шлейфом. Одно платье, не считая драгоценностей, стоило шесть тысяч долларов! Было там и авто-мобильное пальто ценою в три тысячи долларов; и лейпцигское оперное манто из белой каракульчи, подбитое горностаем, стоившее двенадцать тысяч долларов; шляпа к нему — тысячу долларов. Миссис Лэндис не задумываясь платила тридцать пять долларов за кружевной носовой платочек, или шестьдесят долларов за пару шелковых чулок, или двести долларов за отделанный шифоном зонтик с ручкой, украшенной жемчугом и золотом. Причем и зонтики и шляпы заказывались отдельно к каждому туалету.
— Она утверждает, что такие вещи действительно стоят потраченных денег и в них ценится не столько материал, сколько сама идея. В каждый туалет вложена мысль так же, как в картину художника. «Я плачу за творческий гений художника,— заявила мне миссис Лэндис,— за его способность схватывать мои идеи и сочетать их с моей индивидуальностью, моим цветом лица, волос и глаз. Иногда я сама делаю эскизы для своих костюмов, поэтому знаю, как это трудно!»
Миссис Лэндис — представительница одного из старинных нью-йоркских семейств — была очень богата. Она имела дворец на Пятой авеню, и, после того как изгнала оттуда своего мужа, ей, кроме нарядов, нечего было в нем держать. Элис рассказывала, как они хранятся. Прямо-таки как музейные редкости! Для платьев существует особая, непроницаемая для пыли комната, облицованная полированным дубом. Через комнату рядами протянуты длинные брусья со специальными вешалками для юбок. Во всем соблюдается определенный порядок и система. Каждая юбка пронумерована, и в ящике шифоньера под тем же номером хранится к ней корсаж; по такой же системе разложены шляпы, чулки, перчатки, обувь и зонтики. В стенных шкафах на полках лежат кипы тончайшего белья, отделанного кружевами и лентами; два шкафа наполнены одними шляпами, и три шкафа — обувью.
Когда она уезжала на Запад, одна из ее горничных пересчитала всю обувь, и оказалось, что у нее свыше четырехсот пар! У нее целое бюро с картотекой, в которую занесен каждый предмет туалета и по которой можно быстро и точно определить местонахождение любого из этих предметов. Каждая полка переложена шелковыми надушенными саше, и крошечные надушенные саше вшиты в каждую юбку и лиф; у нее свои особые духи,— миссис Лэндис дала Элис флакончик. Она их назвала «Coeur de Jeanette» [10] , и она сказала, что сама составила эти духи и взяла на них патент!
10
Сердце Жаннеты (франц.).
Затем Элис принялась описывать комнату горничной: стены там обшиты полированным дубом и непроницаемы для пыли. Комната снабжена специальным балконом для чистки одежды, с металлическими брусьями, на которых ее развешивают, водопроводом с горячей и холодной водой, большим гладильным столом и электрической плитой.
— Но миссис Лэндис никогда не надевает одно платье больше двух-трех раз, так что работы у горничной не очень-то много,— смеясь, добавила Элис.— Подумать только: платить несколько тысяч за костюм, который надевается всего два раза, а потом отдается кому-нибудь из бедных родственников! И главное — она не видит в этом ничего особенного и считает, что так поступают все, кто занимает видное положение в обществе. Она говорит, что некоторые женщины даже хвастают тем, что никогда не появляются в одном и том же платье больше одного раза. Миссис Лэндис рассказывала об одной ужасной женщине в Бостоне, которая, надев платье один-единственный раз, торжественно предает его кремации при помощи своего лакея!