Столичный миф
Шрифт:
— Они?
Дед еще раз посмотрел вперед. Подумал. Как будто на нашем кладбище в три часа ночи полным-полно отморозков.
— Да. Это они.
Тогда пахан осмотрел всю троицу еще раз. И чего им, нехристям, по ночам не спится? Безобразничать, кроме как на кладбище, негде? Совсем у людей крыша съехала…
Час назад он сидел и горько думал, что вот жить ему на Москве негде. Совсем негде. А вот надо же из Москвы квартира к нему сама приехала. Дешевле он их не отпустит. Все, сволочи, отдадут. Молчат. Правильно молчат. Знают, придурки, что виноваты.
Пахан открыл рот, чтобы начать разборку. Добрый День подпрыгнул и с пол-оборота навернул ему пяткой в нос. Не останавливаясь, прошелся кулаками по грудной клетке соседа. Он что-то еще успел сделать — прежде чем они свалили его на землю.
Они не поняли, что произошло. Они здорово запыхались, хотя каждый из них весил раза в два больше, чем Добрый День. Они не успели еще заметить, что на ногах их осталось только трое. Они продолжали думать, что их гораздо больше. Поэтому и попинали они его, лежачего, без особого энтузиазма — они не успели даже рассердиться. Так, для порядка. Все равно уже дохлый.
Один из них, по имени Саша, вытер кровь с рассеченного и гудящего лба и вспомнил, как однажды, по молодости, шел вечером к девчонке. Хороша была девка, надо сказать. Время — часов десять, не раньше. Тротуар вдоль Садового кольца пуст. Он один. Никого больше. Надо перейти улицу перед магазином «Людмила», и все, уже пришел. До перекрестка — десять шагов.
На светофоре стояло несколько машин. Переключился сигнал с красного на зеленый. Увидеть, что именно произошло, Саша не смог, хотя смотрел прямо вперед. Удар, негромкий скрип. Все.
«Восьмерка» осталась стоять поперек полосы, заднее левое колесо повернуто на девяносто градусов. Мужик за рулем осел и не шевелится. Ребята вручную откатывают «пятерку» на обочину — сама она уже не идет, из капота летит пар. Еще двое выскочили из «Нивы», обошли ее кругом, потом отогнали машину на тротуар. А вот еще мужики стоят между багажником и капотом двух черных «Волг», что-то выясняют.
Всех делов-то — одна секунда. Вот они стояли на светофоре. Вот сменился сигнал. Все было хорошо. Все куда-то спешили, у всех на вечер был план. Одна секунда все поменяла. И когда разогнаться-то так успели, чтоб заднее колесо на «восьмерке» почти вывернуть?
Пахан встал на четвереньки. Он был очень крепкий мужик. Из носа до земли тянулась кровавая сопля. Тяжело, очень тяжело поднял голову. Вдруг отшатнулся назад. Саша резко обернулся.
Его напарник, неестественно выгнув вперед грудь, оседал вниз. Фары джипа высветили до дна его вытаращенные и уже мертвые глаза. А за его спиной стоял, чуть пригнувшись, Добрый День. Он стоял, его лицо свела судорога. Оно было белым. Зрачки-точки ощупывали горизонт. Живой и невредимый. Он пошел на Сашу и последнего державшегося на ногах лося.
Прямой удар в грудь отшвырнул его на два метра назад. Никакой блок не спасет. Слишком весовые категории разные. Саша был все-таки выше его на локоть.
Добрый День валялся
И тогда Саша бежал. Бежал с поля боя. А над ухом шипело злобное дыхание настигавшего его кладбищенского зомби. Давным-давно мертвого зомби. Как его убьешь — ведь он же уже мертвый!
Саша, как кенгуру, скакал во тьме среди могил, пока не зацепился ногой за цементный цветник и со всего размаха не ударился головой о гранитную плиту. Так и лежал до утра, пока его не подобрали свои.
Туман густел. Фары «BMW» уже не доставали до крестов. Белые струи плыли вдоль земли, отчеркивая и проявляя каждую промоину, каждый бугорок. Белая вата. Белый мох.
Слева в темноте мужик в черной рубашке попытался встать. Оперся на ногу. И жуткий вой наполнил окрестности. Клекот, почти лай. Бессмысленный, звонкий.
А над полем боя снова пролетела валькирия. Добрый День посмотрел ей вслед: ему показалось, что она была довольна. Потом оглянулся, поднял с капота левого джипа свой пистолет. Прихрамывая, пошел направо, где сидел Коля, привалившись спиной к переднему колесу.
— Где? — спросил Добрый День.
— Убег, сволочь.
Добрый День обнял его за плечо, помог встать. Вместе они добрели до своей машины. Добрый День сел за руль.
— Как на войне… — пробормотал себе под нос Коля. Добрый День улыбнулся:
— На войне намного хуже.
Завел машину. Руки, ноги ходуном ходят. Преувеличенно осторожно тронул. Так, что Коля даже не заметил начала движения. Въехал на дорожку, что ведет к шоссе. Левое колесо нашло асфальт, потом правое. На секунду отвлекся на темное пятно слева — а, черт, это не клиент, это дуб такой. Нога дернулась, машину кинуло от одной обочины к другой. Выровнял.
А за спиной, над кладбищем, начался ливень. Вода размывала стенки могилы. Струи холодного дождя пузырились во тьме на ее дне. Кто-то лежал на спине на ее краю и со злости выпускал пули одна за одной в бескрайнее небо. Короткая струйка вылетавшего из дула огня становилась невидимой уже через два метра.
Дедок, увязая своими кирзачами в размокшей земле, побежал за подмогой. Он держался линии, где кресты и поле разделяла колея. Он бежал, а в душе сам себя нахваливал: «Не было в прогнозах ночью дождя. Соврал телевизор. Вот не одень я сапоги промок бы весь. Как есть промок бы. В моем возрасте предчувствия насчет погоды не обманывают. Начет денег — обманывают, а насчет погоды — нет».
К утру дождь смыл все следы. Пахан простил неудачную разборку своим ребятам. Ему самому потом три ночи снился кошмар. Один и тот же кошмар. Он видел, как сатанински гогочущий Добрый День тянется костлявой длинной рукой к его глазам. Пахан просыпался в тот момент, когда острая сталь касалась его глаз. Потому что на пальцах у Доброго Дня были вороненые трехгранные когти.